Заметки паломника. Часть 6

Курбан – байрам

Какой уютной предстает Мина после Муздалифы. И коврики на земле мягкие, и палатки просторные, и люди уже добрее. Я был здесь всего одну ночь, и не был здесь всего одну ночь, а как будто прожил здесь долгое время, и столько же пребывал в разлуке.

Возможно, мои ощущения усилились благодаря томительному ожиданию автобуса в Арафате, короткому сну в Муздалифе, и дополнившей все это дороге в Мину. Поэтому, когда я вошел в палатку, я словно вернулся в свой теплый дом.

Мы распределились по тем же местам, что и в первый день. Нам предстояло направиться к джамарату аль-Акаба – самому крупному из 3-х столбов. После того, как паломники кинут в него камни, они должны принести в жертву животное, а затем подстричь волосы. Мужчинам желательно налысо, женщинам на фалангу пальца. Во всем мире этот день отмечается мусульманами, как праздник Ид аль-Идха, или Курбан-байрам.

Кроме этого, необходимо выполнить еще один обязательный обряд – таваф аль-ифада – очередной 7-кратный обход вокруг Каабы, а затем ритуальный бег са`й. Таваф аль-ифада можно совершить как в день Ид аль-Идха, так и в последующие два дня.

После Курбан-байрама наступают 3 дня ташрика, на протяжении которых паломники ночуют в Мине, и кидают камни уже во все 3 столба. Истоки этого обряда идут со времен Пророка Ибрахима, мир ему, который кидал камни в представшего перед ним шайтана. В отличие от бросания камней в остальные джамараты, кинуть камни в аль-Акаба необходимо до полудня. В последующие дни, обряд совершается после полудня и до захода солнца.

Наш туроператор сообщил, что ночевка в Мине, по ханафитскому мазхабу является сунной, и не требует искупительных действий. Кроме того, если человек слаб, то он может передать свои камушки другому, чтобы тот выполнил за него обряд. Поэтому пожилым, больным и ослабшим людям, предлагалось передать свои камни молодым и здоровым, а самим вернуться в отель. По этому случаю был специально подготовлен автобус.

Кроме этого, туроператор сообщил, что те, кто остаются в Мине еще на 3 дня, должны будут питаться за свой счет, так как оплата бич-пакетов уже не входит в наши путевки. Невелика потеря…

Я принял душ и выпил чаю. Горло мое болело, но я все еще надеялся, что это не повлияет существенно на мой организм.

Пока я бегал за чаем и брал омовение, я встретил людей, которых так долго искал - двух японцев. Дело в том, что перед поездкой нам была дана установка: уделить внимание народам, которые в большинстве своем не являются мусульманами – русским, европейцам, китайцам, японцам и другим.

Но за время своего пребывания в Мекке, мы видели в основном индийцев, африканцев, турок, малазийцев, пуштунов и пакистанцев… Пару раз я видел европейцев, но рядом либо не было Алексея, либо фотоаппарата. В Арафате мы также нашли российскую палатку, но там были одни татары. Все остальные россияне были кавказцами.

И тут передо мной японцы. Они стояли неподалеку от нашей палатки и громко разговаривали. Японцы вообще, когда разговаривают, словно кричат друг на друга. Видимо, сам язык такой. Страшно представить, как они ругаются.

Я сказал Алексею, что мы должны их отснять, и направился к японским братьям. Пока подошел, один уже куда-то убежал. Раскрыв все свои 30 зубов в дружеской улыбке, я поприветствовал потомка самурая саламом и протянул ему руку. «Japan?» - спросил я счастливый от самого этого слова. «What?» - переспросил меня японский брат. «Are you from Japan?» - уточнил я вопрос, уже с английским акцентом. «Kyrgyzstan» - недовольно ответил брат, и ушел, не дожидаясь продолжения разговора…

Я стоял и осмысливал свой идиотизм. Ну, с кем не бывает осечек. Вот и я промахнулся. Ну так и ничего страшного. Я же не Пушкин на дуэли.

Солнце поднималось все выше и выше, и торопило нас к выходу. Водрузив флаги, туроператоры выводили своих подопечных на улицу. Под коллективную тальбийю, вся долина отправилась к джамаратам.

Мы шли через огромные тоннели, оборудованные турбинами, затем выходили под палящее солнце и снова заходили в тоннель. Первые два километра я шел исполненный духовного энтузиазма, придававшем мне физических сил. Затем стал сникать. Голос мой становился тише, сил становилось меньше. Кто-то из идущих сзади обратил внимание на мою левую ступню, и посоветовал обратиться к врачу. Ступня опухла и покраснела, чем привлекала внимание.

Наконец, мы подошли к столбу аль-Акаба. С началом этого обряда прекращается тальбийя. Каждый бросок сопровождается такбиром. Всего их должно быть семь. Если кинуть все камушки разом, это будет считаться за один бросок. Нельзя кидать бутылки, большие камни, палки, сланцы и прочее подобное. Нельзя также сопровождать бросание ругательствами. Увы, приходилось наблюдать и такое.

Выполнив этот обряд, мы с Алексеем отошли в сторону. Пока он снимал процесс на фотоаппарат, я вдруг увидел русскую девушку в хиджабе. Аллаху Акбар, как же я обрадовался!

Девушка фотографировала мужчин. Я подошел, исполненный надежд, и поприветствовав, спросил:

 

- Вы русские?
- Да, мы из России.
- А мы с Казахстана. У нас сайт при мечети, и мы готовим для него материал, нам нужны лица из разных стран. Можно мы вас сфотографируем?
- А можно нам вместе с мужем?
- Конечно! С мужем даже лучше! Вы знаете, мы так долго искали русские лица, но здесь одни татары!...
И тут произошло то, что я не учел.
- Вы знаете – сказала девушка сменив тон в лице – мы тоже татары…

И развернувшись ушла. Вместе с мужем.

После джамарата аль-Акаба, камни кидать следовало уже в меня. «Это не то, что вы подумали!» - захотелось мне крикнуть им вслед, но они уже растворились в толпе. «Неудобно как-то вышло» - заметил Алексей. Да знаю я...

Часть паломников направилась в аль-Харам совершать таваф. Мы с Алексеем решили вернуться в долину, а обход совершить на следующий день. Мы подумали, что на следующий день будет меньше народу. Таких умных, как мы, окажется еще около миллиона.

Я плелся. Алексей чувствовал себя лучше. Меня же подкашивала болезнь. Добравшись до палатки, я совершил обеденный намаз и лег. Прежде, чем обрить голову, мы должны были дождаться вести о том, что бараны наши уже принесены в жертву.

Дело в том, что паломники не режут сами своих животных. Это невозможно по причине их огромного количества. Поэтому туроператоры договариваются с фирмами, которые сами производят забой. Паломники же только отдают деньги. Делается это заранее, поскольку потом баранов может уже не быть.

Наш туроператор собрал с нас по 120 долларов за одного барана. Туроператор Нурджигита собрал с них по 80. С чем была связана такая разница в цене, я так и не понял.

Возможно, наши бараны были хорошо вскормленные, упитанные, укутанные в чистую шерсть, и с радостью шли на забой. А бараны туроператора Нурджигита были тощими, потрепанными, едва дотягивающими до обязательных требований, и не хотели быть принесенными в жертву.

Жаль только, что никто из нас их так и не увидит.

Я уснул. Сон был моим единственным лекарством. Когда проснулся, бараны уже были принесены в жертву, а Алексей уже был лысым.

Я попросил его побрить и меня. Бритва была безопасной, а потому и неудобной. Она быстро забивалась, и приходилось постоянно ее ополаскивать. Стоящий рядом брадобрей предложил Алексею совет, но Алексей отказался. Все таки он служил в армии, и сам уже мог давать советы. Но брадобрей настаивал, и я его поддержал. Меня не хотелось стоять долго, согнувшись, и с намыленной головой.

Брадобрей, взяв в руки бритву, стал тереть мою голову, как трут лед щеткой для керлинга – вперед–назад, быстро-быстро. Результат превзошел ожидания, и доказал эффективность метода. Даже Алексей обрадовался. Через 20 минут я стоял уже лысый.

От мыла, кожа на голове стянулась, приподняв кверху черты моего лица. Глаза и брови подтянулись ко лбу, нос к глазам, а губы к носу. Голова блестела. Прикасаться к ней было непривычно.

После бритья паломники выходят из ихрама, и им разрешается все, кроме жен. Поскольку жен у нас все равно не было, мы и не расстроились. Кто взял с собой одежду, сразу же переоделись.

Паломники поздравляли друг друга с праздником. По этому случаю были заварены последние бич-пакеты и поставлены чайники. В нашу палатку попросились таджикские братья. Братья казахи приняли их сдержанно, но приветливо и дружелюбно. Таджики разместились в одном из углов, и тут же закатали плов в огромный казан. На удивление, гости были рослыми, как на подбор. Бородатые, вежливые, дружные, судя по всему, религиозно образованные. Трудолюбивые. Чистые ханафиты. Не скрою, мне было приятно наблюдать за ними.

Мне бы хотелось посетить их страну. Говорят, там женщины до сих берегут свою скромность...

Вечером с Мекки вернулись те, кто ушел совершать таваф аль-ифада. Они пришли усталые, но счастливые. Совершить обряд им пришлось с огромным трудом, поскольку аль-Харам был заполнен до отказа.

Еще позже, ночью, вернулись братья, спавшие в первый день у нас под ногами. Они заблудились в пустыне, и едва ли нашли дорогу назад.

Нам с Алексеем все это только предстояло.

Таваф аль-Ифада

Мы вышли сразу после утреннего намаза. Около 6 утра. Нос был заложен, голова болела, глотать слюну было больно. Холодная вода была противопоказана, но другой, увы, по дороге не было. Я старался пить только в крайнем случае. Мы должны были добраться до отеля, переодеться, и выдвинуться в аль-Харам. После этого, нам необходимо было вернуться к джамаратам для кидания камней. Сделать это было нужно до захода солнца.

Путь в город лежал через джамараты. Несколько километров до них, несколько километров до города, и несколько километров до отеля. Потом мечеть. Семь кругов вокруг Каабы. Семь са`й между холмами.
Затем обратно к джамаратам и возвращение в долину к палаткам.

Точный километраж нам был неизвестен. Известны были только цели.

Я шел на одной только воле. Энтузиазм кончился еще на джамаратах. За ночь я не выздоровел, чуда не произошло. Стало только хуже. Алексей чувствовал себя хорошо, и это создавало между нами определенное недопонимание.

Добравшись до города, мы спустились к проезжей части. Из стоявшего на остановке автобуса доносилось: «Харам! Харам!». Так в просторечье называли мечеть. Для приезжего уха это было непривычно, но только поначалу.

Проезд до мечети стоил 20 реалов. Поскольку город мы совсем не знали, лучшим для нас было доехать до мечети, и от нее добраться до отеля. Мечеть была единственным нашим ориентиром в Мекке.

Я попытался донести это до Алексея, но он отказался принимать мои доводы, и вышел из автобуса, сказав, что лучше пойдет пешком. Он обосновал это тем, что отель, по его мнению, находится недалеко, и добраться до него пешком будет проще, чем кружить на автобусе, и еще платить за это деньги.

Я вышел за ним. Посчитал, что лучше держаться вместе, хотя мне было неприятно и непонятно его решение. Мы перешли на другую сторону дороги, и предположительно направились в сторону отеля.

В результате, мы будем ходить по городу полтора часа, и каждые 15 минут Алексей будет говорить: «Тааак.. Вот этот магазин я помню… Точно-точно! Осталось чуть-чуть!».

Я шел молча. Если бы я начал что-то говорить, мы бы, наверное, поругались. Ругаться же было нельзя. К тому же, у меня на это не было сил.

«Вот, магазин шин! Я видел его, когда мы возвращались с Хиры! Значит скоро будет отель!» - продолжал раздражать меня Алексей. Изо всех сил, я старался не думать о нем плохо, но у меня плохо получалось.

- Это наш седьмой круг – сказал я не выдержав.
- Какой круг?
- Седьмой круг тавафа.

Алексей задумался, и поняв о чем я, ответил:

- У меня хватит сил и на таваф.
- Не сомневаюсь…
- И у тебя хватит.

Может показаться, что последняя фраза, должна была меня подбодрить. На самом деле, она меня просто убила. Такая простая и безапелляционная, она была лишена какого либо сочувствия и понимания, в котором я так нуждался. Наоборот, она была выражением того самого эгоизма, который присущ каждому из нас.

Сытый не разумеет голодного, а здоровый больного. По настоящему, чужую болезнь можно сопережить только когда болеет твой ребенок. Да и то потому, что он – часть тебя.

Ситуация напомнила мне сюжет одной телевизионной сценки. Новый русский встречает одноклассника – бывшего отличника, а ныне скитающегося бомжа. «Ну как ты, друг?» - спрашивает у бомжа бизнесмен. «Да нормально… Вот только 3 дня уже не ел..» - отвечает бомж. Бизнесмен сочувственно качает головой, и говорит: «Так нельзя… Надо себя заставить!».

Наконец Алексей понял, что не знает дорогу. Даже направление нам было неизвестно. Так, приблизительно, наугад. Угадывать еще столько же мы не могли.

Поймать такси оказалось непросто - цены кусались не по детски. В итоге, я договорился за 50 реалов. Дорога до отеля оказалось не близкой.

 

 

Время приближалось к обеду. Я принял душ и переоделся в джалябию, купленную в «Зам-заме». Традиционная одежда арабов напоминала ночнушку. Очень удобно, если хороший материал.

До аль-Харама мы добрались на такси. В мечеть попали с трудом. После неудачной попытки совершить таваф на первом этаже, мы поднялись на второй, в надежде, что там будет меньше народу. Надежда умерла в первой же давке.

Семь кругов вокруг Каабы заняли у нас почти четыре часа. Затем са`й.Несколько раз я подумал о том, чтобы вернуться в отель, а камни оставить Алексею. С точки зрения фикха, у меня была уважительная причина. Но я знал, что выздоровев, я буду корить себя за то, что не проявил волю, и не совершил все обряды сам. Когда еще мне представится такая возможность… Да и представится ли еще…

Добравшись в последний раз до Марвы, я уже еле стоял на ногах. Они гудели до такой степени, что боль отдавала в голову.

Мы вышли из мечети, и уточнив направление у стоявшего возле мечети охранника, отправились в указанную им сторону. В эту же сторону двигалась и основная масса людей.

Иногда мы проходили мимо африканских детей, лежавших на спине на голом асфальте, и спрятавших свои руки так, что из рукавов были видны только локти. Создавалось впечатление, что рук наполовину нет. Рядом лежала коробка для милостыни.

Жуткое зрелище. Странное чувство. С одной стороны, ты понимаешь, что они обманывают. С другой стороны, ты понимаешь, что не от хорошей жизни. А может быть их родители просто не хотят работать, и зарабатывают на детях? А может быть это вообще образ жизни этих людей? В таких случаях милостыню не дают. Это поощряет безделие и паразитизм. Так как же быть? Я не знал. Просто шел стиснув сердце мимо этих детей, как и все остальные, испытывая при этом чувство вины.

В определенный момент я не выдержал, и отдал одной из них лежащую в карманах мелочь. Той, которая плакала…

Может быть я сделал это только для самоуспокоения. Не могу сказать точно. Слишком тяжело мне было во всех отношениях в тот момент. Даже думать.

Наконец мы подошли к джамаратам. От джамарата ас-Сугра, мы должны были перейти к аль-Вуста и закончить бросание на аль-Акабе. После каждого джамарата, паломники поворачиваются к кибле и делают дуа.

Я стоял на пределе своих физических и душевных сил. Отсчитав семь камушков в ладонь, я положил бутылку в карман, и кинул первый: “Аллаху Акбар!”.

Я так долго и так тяжело к этому шел, что для меня это стало большим, чем просто камень. В каждый бросок я вкладывал часть чего-то личного, прошлого, желая выкинуть его из себя. Грехи и ошибки, обиды и поражения, надежды и разочарования, и даже свой неудавшийся брак.

Когда я закончил, слезы потекли потоком. Я уже не мог их держать. Болезнь, усталость, мысли и переживания – все накопилось во мне и смешалось до такой степени, что я уже не знал, отчего плачу. Знал лишь, что плачу перед Аллахом.

Солнце уже не пекло. Опускаясь все ниже и ниже, оно меняло свой цвет и вот-вот собиралось скрыться за горизонт. Не зная точной дороги назад, мы заблудились в долине и бродили по ней до вечера. Я подходил к служителям порядка, показывал им фотографию находящегося неподалеку от нашей палатки госпиталя, и спрашивал, как до него пройти. Мы шли по их указаниям до тех пор, пока один из служителей не отправил нас в обратную сторону.

Я чуть было не взвыл от обиды.

Кое-как, через незнакомые улицы и дебри палаток, мы вышли из этих джунглей. Мина оказалась просто огромной. Часы показывали 19:00. За вычетом одного часа, потраченного на гостиницу, мы шли, в общей сложности, 12 часов. Я совершил последнее усилие, чтобы взять омовение и прочитать намаз. После чего лег и старался уже не вставать.

Болели уже не только суставы, но и мышцы, и кости. Мозоли кровоточили. Ступня опухла еще больше. До хаджа я всегда думал, что люблю ходить пешком. Оказывается, не настолько.

Нам осталось совершить последний рывок. Эта мысль была одним из немногих, что придавало мне сил. Последний… и все.

Возвращение

Человек эгоистичен. Человек эгоцентричен. И даже совершающий хадж эгоистичен и эгоцентричен не меньше других.

Человек – пуп Земли. Причем каждый. Если бы не он, жизнь на земле потеряла бы смысл. А про его жизнь можно снимать кино. И это кино, думает человек, обязательно должно быть интересным. Причем всем.

Кинув камни, мы с Алексеем возвращались с последнего джамарата. Каждый из нас представлял собой полюс, вокруг которого вертится планета. Только он был южным, а я северным. Он был здоровым, а я больным. Поэтому мы не понимали друг друга.

Мне было настолько плохо, что я практически стонал. Или рычал. В общем, я издавал какие-то странные звуки, которые, как мне казалось, помогают мне разбудить во мне зверя. Потому что человеческих сил у меня уже не было.

Я смотрел в проходящие мимо лица, и не мог им простить даже улыбки. Я никак не мог понять, как людям может быть так хорошо, когда мне так плохо. Чужая радость казалась мне издевательством над моим измученным существом. Чужое счастье - преступлением. Все, все должны были понимать, как мне плохо внутри.

В сравнении со мной, Алексей шел чуть ли не вприпрыжку. А когда говорил, едва ли не насвистывал. «Ничего-ничего, сейчас дойдем до мечети, потом еще 5 километров до отеля…» - насвистал он мне между делом.

Я не мог поверить своим ушам. Как он вообще мог такое сказать?

Это все равно, что боксеру, лежащему в нокауте, сказать: «Ничего, ничего. Еще 12 раундов…». Разница была только в том, что я, в отличие от боксера, слышал.

«Я не пойду пешком до отеля» - сказал я едва сдерживаясь от подступающей к горлу злости. «Ну ты езжай, если хочешь... Я сам пешком пойду» - ответил как ни в чем не бывало Алексей.

Я отогнал от себя очередную нецензурную мысль.

Главным было дойти до мечети. От джамаратов мы шли уже примерно час. Может чуть больше. Последний глоток был уже выпит. Ноги плелись на автомате. Из груди вырывались какие-то чуждые мне звуки.

Вдруг Алексей повернулся, посмотрел на меня, и торжественно произнес: «Никто тебя не понесет на руках!». Мысленно я отправил его в глубокий нокаут.

«Алексей, я никого не прошу нести меня на руках. Зачем ты вообще мне это говоришь?» - сказал я сквозь зубы. Он что-то ответил. Это вылилось в небольшую словесную перепалку.

Дальше наши дороги разойдутся. Алексей пойдет в уборную, вокруг которой будет толпиться народ, а я не стану его ждать. Просто потому, что не смогу остановиться. Кто когда-нибудь шел на пределе, знает, что это такое – пока не достигнешь цели останавливаться нельзя. Иначе, потом уже не сдвинешься с места.

Я подошел к мечети. Вокруг творилось что-то нереальное. Единственный проход к дороге был полностью закрыт толпой. Я понадеялся, что мне удастся пройти, но подойдя ближе увидел, что он перекрыт охраной.

Мне стало дурно от одной только мысли, что все это придется обходить. Ближайшие входы в мечеть были закрыты. Пришлось идти в дальний. Дальний оказался не входом, а проходом. В итоге, я просто вышел на другую сторону. Пришлось искать другой вход, чтобы попасть внутрь, и пройти к центральному выходу. Я буквально втиснулся в поток и вышел на Сафу и Марву. Паломники совершали са`й. Я нашел свободное место и совершил аср-намаз.

Выйти из мечети удалось с не меньшим трудом. До дороги оставалось метров двести. Долго торговаться я не собирался. Только бы добраться до гостиницы…

Я спустился в тоннель и увидел, что машины движутся по обоим рядам в одну сторону. Я просто не мог поверить своим глазам. Движение, ведущее к гостинице перекрыли, и сделали противоположным. Это было связано с тем, что для тавафа оставался последний день. Все, кто не совершил его ранее, могли совершить его только сегодня. Надежда поймать такси рухнула, как подбитая рогаткой ворона.

Это негативно отразилось на моем моральном состоянии. Вообще, когда настраиваешься на что-то тяжелое, то и переносишь его легче. А если вот так вот, в спину, то и руки опускаются, и ноги отказываются идти…

Но идти все равно было нужно. И я пошел. Человек, он такой – ноет, но делает. Не умирать же теперь на дороге.

Я вошел в тоннель длиной примерно в 2 километра. Тоннель был забит автобусами и автомобилями. Из выхлопных труб шел газ. Чистого воздуха не было. Машины практически не двигались. Огромные турбины создавали тяжелый и давящий гул. Губы засохли. Во рту не было даже слюней.

Меня обогнал какой-то старик. Я решил догнать его во что бы то ни стало, но не смог. Старик оказался моложе.

До последнего я не хотел пить. Вернее, пить я хотел до ужаса. Но мне хотелось добраться до гостиницы и напиться уже там.

У меня есть такая дурная черта - доводить себя до крайности. Это происходит не часто, но бывает.

Например, я могу долго-долго не стричься, обрасти до неприличия и потерять человеческий облик, чтобы потом раз – и снова стать приятным человеком, и даже понравиться себе в зеркале. Чтобы стать некрасивым, а потом красивым, и почувствовать это.

Или не мыться. Я вообще мыться люблю больше, чем есть. Но вот бывает запустишь себя по причине болезни, и не моешься. Уже выздоровел, уже можно помыться, а ты ждешь. Специально. Чтобы потом раз – и почувствовать этот контраст. Особенно перед выходом в люди. Свежий, чистый, волосы пахнут шампунем, шея миском, зубы зубной пастой – счастье то какое на ровном месте.

Поэтому я не пил. У меня не было воды, но я и не искал. Я знал, что в номере у Алексея открыта целая бутыль зам-зама. Я хотел дотерпеть до нее свою жажду, чтобы испытать хоть какую-то радость в конце этого тяжелого пути.

Хотел, но не смог…

Жажда лишила меня последних сил, и я был вынужден обратиться за помощью. Я подходил к паломникам, стоявшим с канистрами зам-зама, и просил у них воды. Я доставал свою бутылку, и показывал пальцами, что мне нужен только глоток.. Но никто мне его так и не дал…

А ведь напоить путника является одним из самых богоугодных дел. Увы, но те, у кого я просил воды, не нуждались в этой награде. Я же только испытав это на себе познал его ценность.

Так и дошел до такси. Односторонняя дорога кончилась, и вокруг машин шла настоящая торговля за место. До гостиницы оставалось пару километров.

Я договорился за 50 реалов и сел. Невозможно передать, что я почувствовал в ногах. Как будто бы все это время их не было, и вот мне их пришили… По венам хлынула кровь, и в пятках забилось сердце…

Таксист продолжал останавливаться у каждого клиента. Ему нужно было набрать полный автомобиль, но меня это уже не волновало. Главное, как я думал, что я сел. Оказалось, что не главное.

Договорившись с одним из клиентов, таксист повернулся ко мне, и указал на дверь. Новый клиент предложил более выгодный вариант. Я вышел.

До отеля меня отвезли на мопеде за ту же сумму – 2000 тенге за 2 километра.

Дверь открыл Алексей. Он пришел минут на 10 раньше. Я зашел и упал на кровать. Меня трясло и знобило. Первый глоток воды даже не смочил мое горло. Оно просто впитало его в себя, не оставив на поверхности и капли. Я выпил литра полтора-два прежде, чем что-то почувствовал. Затем лег и укрылся. Меня бросило в жар.

Сагат сделал мне раствор календулы для полоскания. Наш гид принес мне корень имбиря. Он сказал, что его надо держать во рту и рассасывать. Через пару часов я встану и схожу до аптеки. Ни одно из лекарств мне так и не поможет. Я просто должен буду переболеть тем, что предписал мне Аллах.

В течении нескольких дней, этот вирус пройдет почти по всей нашей группе.