Заметки паломника. Часть 3

Аль-Харам

Мы читали про нее в книгах, смотрели ее на видео и разглядывали на фото. Мы слышали о ней от тех, кто там был.

Когда я собирался в поездку, меня даже спросили: «Ты будешь плакать, когда увидишь Каабу?». Что я мог сказать? Аллаху аълям.

Первая мечеть на земле. Первый храм Единому Богу, установленный Адамом и восстановленный после потопа Ибрахимом и Исмаилом, мир им всем.

И вот я, ничем не выдающийся мусульманин, проживший большую часть своей жизни в джахилии, так и не скопивший собственных денег на хадж, стою в пяти минутах от главной святыни Ислама.

Конечно же, я волновался. Территория перед мечетью бурлила потоками людей самых разных национальностей и возрастов. Ночные фонари практически воссоздавали дневной свет. Теплый и влажный воздух был пропитан благовониями.

Двое из наших спутников уже бывали в Мекке. Один из них совершил хадж, другой умру. Мы шли за ними, как за проводниками в Рай.

Подойдя к открытым дверям с охранявшими их стражами, мы сняли обувь и положили их в подаренный для этого мешочек. Вообще, оставить обувь перед входом можно без проблем. Для этого там установлены специальные полочки. Проблемы появятся, когда вы попытаетесь ее найти. Она просто затеряется среди груды шлепок, или уйдет на чьих-либо других ногах. В месте, где скапливается такое огромное количество людей, отыскать ее крайне сложно. Тем более, что шлепки у многих одинаковые. Нашел, что похоже, и пошел.

В конце концов, ее могут просто отфутболить.

Зашли мы, как положено, с правой ноги. Разумеется, в любую мечеть необходимо заходить с правой ноги, но в суете ежедневных забот об этом можно забыть, а то и вообще перестать придавать значение, ошибочно полагая, что ты уже перерос эти «мелочи».

Здесь забываться нельзя. Статус мечети не позволяет. По крайней мере тем, кто видит ее впервые.

Как-то даже читал, что в прежние века был пойман шпион, изучивший в совершенстве арабский язык и основные положения Ислама, но вошедший в аль-Харам с левой ноги.

Сейчас на это внимание уже не обращают.

Мы прошли несколько метров, и наконец, увидели ее – одетую в черную кисву, величественную по значению и простую по форме, как сам Ислам. Она стояла словно центр Вселенной. Днем и ночью, 12 месяцев в году, вокруг нее кружились нескончаемые потоки людей. Сама же она пребывала в непоколебимом спокойствии. Мы подошли ближе, чтобы увидеть ее в полную величину.

Я не заплакал. Наверное сердце мое очерствело от накопившихся грехов. А может быть оно и всегда было черствым. Перед отъездом, меня как раз пытались убедить в этом добрые люди. Мне же, в этот момент, как никогда хотелось быть честным перед Аллахом и перед самим собой. Поэтому я не стал изображать из себя плохого актера.

Мы остановились и каждый обратился к Аллаху с мольбой. У того, кто видит Каабу впервые, она принимается.

Иногда мне казалось, что просто видеть ее уже поклонение. Можно просто стоять и смотреть, как вокруг нее беспрерывно кружатся люди... Необыкновенное чувство. Особенно, когда смотришь на все это сверху.

Вообще, это движение против часовой стрелки очень символично. Оно словно возвращает тебя к началу. К началу твоей жизни, когда ты был еще чист от грехов. К возникновению и ключевым событиям монотеистической истории человечества. К изгнанию, покаянию и прощению наших прародителей Адама и Хаввы, мир им. И если хотите, к началу истории вообще.

Это движение словно вращает мир в противоположную от его финала сторону. Когда оно прекратится, наступит конец.

Наблюдая за ним со стороны, испытываешь особое, неповторимое спокойствие.

Не каждый обряд в Исламе способен оказывать такое воздействие своей внешней формой. К примеру, кидание камней в джамараты, или ритуальная ходьба между холмами, со стороны не вызывают каких-то особых чувств. Они представляют собой исключительно внутренние переживания того, кто их совершает.

А вот таваф завораживает... Не важно, совершал ты его сам или нет. Если даже ты его совершал, то наблюдение за ним дополняет испытанные тобой чувства и мысли, совершенно новыми ощущениями и смыслами, и ты начинаешь видеть в нем то, что не видел во время обхода.

Примерно такое же воздействие оказывает на смотрящего и коллективный намаз. Эту ровность рядов и синхронность движений, красоту земных и поясных поклонов, направленность в одну сторону и хотя бы кажущееся единство, можно увидеть только со стороны. Я сравнивал обряды разных конфессий, и не нашел для себя ничего красивее…

Растущее количество паломников вынуждает периодически расширять территорию святыни. Сегодня она способна вместить около 130 000 человек. На трех этажах можно совершать все необходимые обряды. Четвертый возвышается только над холмами Сафа и Марва. Имеется цоколь. Обряды хаджа и умры там не совершаются.

Во время хаджа попасть в аль-Харам крайне сложно. Не менее сложно и выйти. Поэтому омовение, без крайней необходимости, лучше не нарушать. Бывает, как прижмут тебя в давке…

В другие дни там посвободней. Даже мы, приехав за 3 дня до хаджа, еще успели застать полупустые этажи в обед. Время, когда солнце едва минуло зенит, вообще наименее популярно в жарких странах.

Хочу сразу обратить внимание, что полупустые этажи в аль-Хараме - это примерно тысяч шестьдесят. А так… свято место пусто не бывает.

Приехавшие же еще раньше, или оставшиеся после хаджа, не говоря уже о тех, кто приезжает в умру в другие месяцы, вообще могут наслаждаться свободным передвижением по Запретному дому.

Источники зам-зам имеются на каждом этаже. Все эти шестьдесят, а то и сто тридцать тысяч человек, пьют ее досыта и круглосуточно. Напившись сами, они увозят ее канистрами в свои города. А она все течет и течет…

Первый раз в жизни, я попробовал зам-зам три года назад. Меня угостил Нурджигит. Кто-то дал ему приблизительно полстакана, который он разделил на несколько частей, одна из которых досталась мне. Он перелил ее мне в пластмассовый бутылек от лекарства. Там был один неполный глоток. Этим глотком я поил с чайной ложечки свою только родившуюся дочь.

Когда Нурджигит увидел зам-зам в Запретной мечети, он вспомнил, как мы пили ее впервые. Как бережно мы растягивали эти капли. Узнав об этом, находившийся рядом с ним друг, сказал: «Иди, напейся, облейся, умойся и тахарат еще возьми…».

И Нурджигит с радостью поспешил выполнять данные ему рекомендации.

За время своего пребывания в Мекке, мы так и не изучили мечеть полностью. Слишком большая она была. Слишком много там было народу. Мы приезжали по ночам на тахаджуд и оставались до утреннего намаза. Старались не пропустить зухр и аср. После магриба оставались до ишы. В общем, пытались извлечь для себя как можно больше пользы.

Помимо всех многочисленных достоинств, у Запретной мечети в Мекке есть одна особенность - здесь не читаются два раката приветствия. Приветствием мечети является таваф – семикратный обход вокруг Каабы.

Именно его нам и предстояло совершить в нашей умре.

Умра

Умра состоит из следующих обрядов: 1. Ихрам; 2.Таваф; 3. Са`й; 4. Сбривание или подстригание волос.

По окончании всех процедур, совершающий хадж таматтуъ выходит из состояния ихрама, и ему разрешается все, что разрешено любому мусульманину.

Таваф начинается с Черного камня, и совершается против часовой стрелки. Вошедшему с другой стороны необходимо достигнуть угла, на котором расположен камень, и только потом начинать отсчет. Всего кругов семь. Если паломник забывает, какой круг он совершает, ему необходимо вести отсчет с меньшего числа, в котором он уверен. Первые три круга совершаются быстрее, чем остальные. Во время обхода, паломник совершает зикр, читает Коран, и обращается к Аллаху с мольбами. Допускается разговаривать, однако делать это следует только по необходимости.

Пожилые, больные и ослабшие люди могут нанять специального человека, который будет везти их на коляске. Это разрешается. В основном, ими пользуются пожилые женщины и старики. Эти коляски могут поранить пешеходам ноги. Самое неприятное, если пойдет кровь. Как известно, выход крови по ханафитскому мазхабу нарушает омовение, которое, в аль-Хараме, очень непросто обновить.

Разумеется, в вынужденных ситуациях допускается взять мнение другого мазхаба. Например, шафиитского. Однако и здесь паломника подстерегает сложность. Несмотря на то, что выход крови по шафиитскому мазхабу омовение не нарушает, его нарушает прикосновение к женщине, избежать которое, в аль-Хараме, еще сложнее, чем обновить омовение.

Поэтому переходить на шафиитский мазхаб смысла нет. Сами шафииты, на время совершения хаджа следуют ханафитскому мазхабу в этом вопросе.

В общем, надо просто беречь свои и чужие ноги. И нервы. Потому что паломник не должен ни с кем ругаться. И если ему наедут на пальцы, он должен стиснуть свои зубы, и сквозь проступившие от боли слезы, улыбнуться сидящей на коляске старушке, и тому, кто ее везет. После чего сделать за них дуа и пожелать им счастья в обоих мирах. Терпение – один из самых важных и необходимых спутников паломника.

Угол Черного камня обозначен зеленым фонарем на стене, находящейся напротив Каабы. Достигая его, паломник указывает рукой в сторону камня, и со словами: «Бисмилляхи, Аллаху Акбар», начинает свой первый круг.

Мы с Алексеем сразу договорились держаться вместе. Договорились и о месте встречи на случай потери. Держась друг за друга, мы влились в поток и стали частью этого непрекращающегося круговорота.

Люди шли самые разные. Несмотря на то, что они озирались и периодически разговаривали между собой, каждый был погружен в себя. Кто-то шел с Кораном, кто-то со сборниками молитв, а кто-то с детьми на шее.

Особенно порадовали малазийцы. Маленькие и организованные, они шли единым целым, собрав своих женщин вкруг. Впереди обязательно шел человек, который вслух произносил дуа или зикр, и они единогласно повторяли за ним. Они напоминали ледокол, прокладывающий себе дорогу сквозь толщи льда.

Из всех, кто наиболее настырно рвался к Черном камню, больше всего запомнились африканцы. Видимо, их особая природная мощь не могла не обратить на себя внимание. Мускулистые и толстокожие, они, как и малазийцы, шли напролом, но в отличие от последних, делали это поодиночке. Соберись они в единое целое, Черный камень стал бы частью живой, неприступной, африканской крепости.

Часть людей просто стояла в хиджре – пространстве между Каабой и полукруглой стеной, и возносила дуа. Это место когда-то являлось частью самой Каабы. По этой причине, обход в этом промежутке недействителен.

У меня не было определенного плана на таваф. Я просто молился как мог за своих детей, родителей и себя самого. За всех мусульман. Слышал одним ухом, как Алексей читает Коран. Периодически выполнял полученные в Алматы заказы. Поименно вспоминал родственников, друзей и коллег по работе. Совмещал это с зикром и чтением сур. На одном из кругов прикоснулся к йеменскому углу, что является сунной. Йеменский угол предшествует Черному камню. Подойти к Черному камню и не пытался.

Поскольку каждый из нас погрузился в собственный разговор с Аллахом, мы оба сбились со счета. Пришлось вести отсчет с меньшего, и совершить еще один круг.

По окончании тавафа, паломнику желательно совершить молитву в два раката за «макам Ибрахим» - местом стояния Ибрахима, мир ему. Оно располагается напротив двери в Каабу, и представляет собой золотистый колпак, внутри которого находится камень со следами Пророка. Камень можно рассмотреть сквозь небольшие мутные стекла.

Прочитать намаз непосредственно в этом месте практически невозможно. Поэтому достаточно совершить молитву в любом свободном месте Запретной мечети. Главное, не мешать другим совершать таваф.

Мы прочитали намаз и направились к холмам Сафа и Марва для совершения ритуальной ходьбы - саъй.

Ходьба между холмами символизирует поиски Хаджар, искавшей воду для сына, мир им. Путь от одного холма до другого считается одним са`й. Как и таваф, его необходимо проделать семь раз. Начинается он с Сафы. В промежутке между зелеными фонарями, паломники переходят на легкий бег, после чего возвращаются к ходьбе. В целом, во время выполнения са`й, совершается все тоже самое, что и во время тавафа – зикр, дуа и Коран.

Мы шли от одного холма к другому, открывали свой справочник паломника, и читали необходимые молитвы. Круги тавафа, а затем и круги са`й, погрузили нас в состояние отрешенности и покоя. В промежутке между холмами нас застал утренний намаз, по окончании которого, мы продолжили путь.

Закончив все круги, усталые, но довольные, мы протиснулись к источнику, и утолили накопившуюся жажду.

Осталось укоротить наши и без того короткие волосы.

Где именно возле мечети находятся парикмахерские мы не знали, но знали, что они там есть. Поэтому вооружившись международным языком жестов, мы вышли на их поиски.

На международном языке жестов, вопрос: «Извините пожалуйста, а где находиться парикмахерская?», изображался с помощью двух пальцев, символизирующих стригущие ножницы, и высоко поднятых бровей, символизирующих вопросительный знак.

Международный язык жестов вообще уникальная вещь. Работает практически безотказно. С помощью этого языка, нашему соседу по комнате, какие-то африканские братья продали самодельное средство для укрепления брачных уз. Языком жестов они показали нашему брату, какие именно изменения произойдут в его личной жизни, и как от этого всем станет хорошо. Ну чуть ли не мир во всем мире наступит.

В результате, наш брат купил это зелье без тени сомнений. Оно было заключено в бутыль, обернутый в скотч. Ни названия, ни состава, никаких гарантий. Такое даже пить страшно. Однако международный язык жестов сделал свое дело, и вселил в сердце нашего брата веру в счастливый конец.

Язык жестов помог и нам. С его помощью мы вышли на полупустую и полутемную площадку. На площадке лежали пучки волос. Значит по адресу.

В темноте бегало несколько брадобреев с машинками в руках, громко торговавшихся с клиентами. Клиентов, кстати, как и брадобреев, было немного.

Вообще, я представлял себе это несколько иначе. Парикмахерские, кресла, зеркала, свет… А тут, оказывается, все намного проще. И что особенно подозрительно - без очередей.

Мы сторговались за 30 реалов на двоих. Брадобрей небрежно провел машинкой по нашим головам. Умра была завершена.

Я попробовал обнаружить в себе явные изменения, но не обнаружил ничего, кроме приятной усталости. Приятная усталость – это когда на душе легко, но телу необходимо отдохнуть.

Осталось найти дорогу в отель, чтобы утолить это чувство. Мы созвонились с одним из наших спутников в мечеть – Дауреном, и договорились о встрече у расположенных неподалеку, горящих яркими лампами киосков, вокруг которых роем толпился народ.

Оказывается, это и были парикмахерские. С креслами, светом и очередями… Мы не дошли до них каких-то сто метров.

Впрочем, оно было и к лучшему. Какая разница, где тебя обчикрыжат под машинку? Зато нам не пришлось толпиться.

Когда к нам подошел Даурен, на улице уже было светло. В отличие от нас, его голову украшала густая, как ночь, шевелюра. Даурен уже совершал хадж, и уже обривался наголо, поэтому в этом году решил ограничиться стрижкой.

А ведь когда-то и у меня была прическа с пробором и вьющимися волосами. И никто, кроме меня, не знал, что под этими локонами скрывается высокий лоб с залысинами, которого, до определенных пор, я жутко стеснялся. Но потом я решил перебороть в себе это чувство, и подстригся под машинку, чтобы обнажить свои залысины перед всеми. Чтобы, так сказать, не зависеть от своей внешности.

И вот сижу я как-то в кафе со знакомыми, а среди них весь такой в шрамах спортсмен. Смотрит он меня пристально - глаз не сводит. Потом, вздыхая, говорит: "Всю жизнь мечтал, чтобы у меня был такой лоб".

Ну просто бальзам на мои лысины вылил. С тех пор я всегда стригусь под машинку. А когда, единожды, я отрастил свои волосы вновь, встретившийся мне знакомый, не знавший меня в прежние годы, спросил: «Ты что, парик носишь?»

Мы направились к проезжей части ловить такси. По дороге купили куриные бургеры и черный чай с молоком. Оказывается, его пьют не только казахи.

Восходящее над городом солнце освещало наши сбывающиеся на наших глазах мечты. Глаза слипались и мечты плавно переходили в сон. Сон обещал быть крепким.

Приехав в номер, мы включили кондиционер, задвинули шторы, и рухнули на свои койки. В нашей комнате наступила ночь.

Сон наяву

Я никогда не видел Мекку во сне, хотя и мечтал об этом с тех пор, как принял Ислам.

Я вообще люблю сны. Каждую ночь, засыпая, я думаю о том, что мне может присниться. А просыпаясь, стараюсь вспомнить увиденное. Если, конечно, есть время.

Даже приснившийся бред я вспоминаю с интересом. Бред – он ведь тоже является частью тебя. Вот ты стараешься о чем то не думать, или обманываешь себя тем, что тебе это не важно, но закрываешь глаза – и оказывается сидит это в тебе глубоко-глубоко, и не хочет тебя покидать. А ты, как выясняется, и не хочешь с ним расставаться.

Эх, если бы только сны можно было заказывать…

Сколько людей я бы вернул в свою жизнь, сколько невысказанных слов я бы высказал… Я бы даже согласился на то, чтобы днем вести одну жизнь, а ночью, во сне, другую.

Несмотря на это, я не могу долго спать. Если просплю дольше обычного, то просыпаюсь с чувством тревоги, как будто жизнь проходит стороной… Слишком долго я не ценил время, чтобы позволять себе это сейчас.

Проспать Мекку я не мог тем более. Хотя и среди нас были такие, которые даже здесь отдавали предпочтение сну перед намазом… Грустно, конечно.

Я открыл глаза. Судя по звукам ванна уже была занята. В комнате было душно. У нас всегда было либо холодно, либо душно. Включишь кондиционер – холодно, выключишь – душно.

Все, кроме спавшего ночью мужчины, лежали на своих местах. Надо было вставать и читать зухр. Из ванной вышел ночной незнакомец. Им оказался парень по имени Сагат, на вид лет 25. Приехавший с нами брат, увидев, что парнишка худой, молодой и скромный, сразу же попытался установить в комнате иерархию.

Иерархия устанавливалась традиционным казахским способом: предположительно старший обращается к предположительно младшему с дружеской просьбой, но при этом, как бы невзначай, добавляет слово «братишка». Если тот, к кому обращаются, принимает такое обращение, и выполняет просьбу просящего, происходит автоматическое посвящение, в результате которого, первый становится «агашкой», а второй, соответственно, «братишкой». С этого момента «братишка» не должен перечить «агашке». Может, конечно, но не должен.

А поскольку приехавший с нами брат работал в таможне, выглядел солидно и обладал тяжелой для своего роста комплекцией, образ «агашки» идеально подходил к его внешности. Но не тут то было…

В процессе знакомства выяснилось, что Сагату 36 лет. Старше его был только Алексей. У Алексея даже борода была седая. Затем я. Затем еще один парень. В общем, оказался наш таможенник самым младшим. Ему едва ли исполнилось 30. Просто он выглядел так, что даже пожилые люди обращались к нему на «Вы».

Впоследствии он еще долго будет говорить: «И как это вы все так молодо выглядите?»

А вот так, братишка! Пей черный тмин!

И вообще, молодость, как бы это не было банально – это состояние души. И не важно кто из нас где работает, кто кого старше, богаче, умнее или выше ростом. Важно лишь, кто мы перед Аллахом.

Мы умылись, оделись уже в простую одежду, и вышли под палящее мекканское солнце. Город, который я мечтал увидеть во сне, стоял передо мной наяву.