Ветер Палестины. Часть 4

Администрация azan.kz предупреждает, что автор материала не является профессиональным журналистом, и не имеет специального религиозного образования. По многим вопросам, автор выражает исключительно личную точку зрения, с которой администрация сайта может быть несогласна.

Между Пророками и пороками

 

Я еще подумал: так и мы, 
пока над нами волны не сомкнулись,

блуждаем посреди лесов желаний
в провинции потерянных людей.
 Гассан Зактан (палестинский поэт)

Когда Амангельды сказал, что следующим зияратом будет могила Пророка Мусы, мир ему, я удивился и... засомневался. И правильно сделал.

Только прибыв на место, Амангельды сообщил нам, что это является лишь предположением, в основе которого лежит достоверный хадис от Бухари и Муслима. В хадисе повествуется история о том, как ангел смерти явился в образе человека к Пророку Мусе, мир ему, за что лишился глаза от его кулака.

Муса, мир ему, не знал, что ворвавшийся в его дом человек был ангелом смерти. Сам ангел был послан испытать Пророка, мир ему, но не забирать его душу. Пожаловавшись своему Творцу, ангел получил веление явиться к Пророку снова, но уже представиться и предоставить выбор: смерть сейчас, или по окончанию стольких лет, сколько поместиться волос от шерсти быка в ладони Мусы, мир ему.

Муса, мир ему, предпочел не откладывать то, что все равно случится, и попросил Аллаха умертвить его на расстоянии броска камня от Святой земли. Пророк Мухаммад, мир ему и благословение Аллаха, заканчивая свое повествование, сказал: «Клянусь Аллахом, если бы я находился там, то обязательно показал бы вам его могилу, которая находится у дороги рядом с красным холмом».

Спустя несколько столетий, эта земля была завоевана крестоносцами, а после – отвоевана Салахаддином. Ориентируясь на хадис Пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, Салахаддин нашел предположительно это место, а Султан Бейбарс возвел здесь мечеть.

Мечеть Мусы, мир ему, находится неподалеку от Иерусалима, в Иудейской пустыне, – той самой, по которой иудейский народ бродил сорок лет, прежде чем попал на Святую землю.

Надо сказать, что пребывание в течение только сорока минут под палящими лучами солнца, на выжженой им же земле, нарисовало мне не самую приятную картину. Желтая, практически безжизненная земля, с одним деревом на километр, могла быть пригодна разве что для верблюдов, да и они, наверняка, предпочли бы для себя более комфортные условия.

Представить себе, как можно жить в этой пустыне, мне, живущему в Алматы, где когда-то было много деревьев, а теперь очень много машин, было сложно. Но я постарался и мне не понравилось.

Хотя, если учесть, что это земля Пророков, то лучше жить на земле Пророков, чем пороков... Которые, впрочем, распространились и здесь.

То, что Израиль является одной из самых облассканных геями стран, я знал еще до его посещения. Но о том, что мне придется увидеть это воочию, я особенно не задумывался. Пока же этого не случилось, я спокойно наслаждался увиденным.

Мечеть скромна. С момента построения ее территория увеличивалась. Позже были достроены приют и стены двора. Мы совершили молитву приветствия и прошли к месту предполагаемого захоронения. Оно находится внутри самой мечети, в отдельной комнате.

Конечно, хотелось, чтобы это было именно оно. Ведь если бы не было важно, где именно похоронены пророки и праведники, Посланник Аллаха, да благословит его Аллах и приветствует, не стал бы говорить сахабам, что обязательно показал бы им могилу Мусы, мир ему, а Салахаддин бы не стал искать это место.

Мы почитали Коран и вышли. Во внутреннем дворе находились колодцы, туристы и кошки. Последние чувствовали себя спокойно, в безопасности, и даже позволили Алексею себя сфотографировать.

Как я уже говорил, внешность Алексея была уникальной, и его везде принимали за своего. Семейство кошачьих не стало исключением. После принятия в кошачью стаю, к богатому списку имен Алексея можно было смело добавлять доблестного Арыстана, или, в крайнем случае, доброго Леопольда.

На выходе мы немного задержались у прилавка с сувенирами, и купив каждый, что хочет, погрузились в автобус, увезший нас к Мертвому морю...

Мертвое море расположено в самом низком участке суши на Земле. Мертвое море являтся одним из самых соленых водоемов в мире. По этой причине, в нем кроме грибов, бактерий и людей никто не находится.

Мертвое море является источником многочисленных солей и минеральных веществ, которые затем используются в косметологии и других отраслях. Мертвое море расположено в окрестностях некогда погрязшего в мужеложстве и прочем разврате, а после уничтоженного по этой причине, Содома.

Вот, пожалуй, основные, самые интересные факты об этом месте. Детали предстояло увидеть.

Нас предупреждали еще в Алматы, чтобы мы взяли плавки. Мы взяли. Правда, плавки немного не дотягивали до колен... Дело в том, что с принятием Ислама, я перестал купаться на общественных пляжах, То есть я вообще за пределы своей ванной особо не заплывал, и потому в плавках острой необходимости не возникало. Но поскольку на Мертвом море я бываю крайне редко, раз в 34 года, то по этому поводу пришлось достать старые, но все еще модные купальные шорты.

Я, конечно, присматривал шорты подлиннее, но к сожалению, так и не нашел. Пришлось взять только то, что было, а все остальное закрывать полотенцем.

Мы прошли в раздевалку, и переодевшись, спустились к морю. Пляж не представлял из себя ничего удивительного. Алексей периодически сравнивал его с капчагайским, и это не было комплиментом. Он ожидал увидеть нечто большее, хотя бы уровня Турции.

Я успокаивал Алексея тем, что возможно это не самый популярный, и конечно же, далеко не единственный пляж. По хорошему, нам это было только на пользу.
Людей, а стало быть и полуголых тел, было совсем немного.

Как писал один брат на старом исламском форуме: «Мое зрение устроено таким образом, что когда я поворачиваю голову в одну сторону, то вижу все, что попадает мне на глаза. Я не могу видеть выборочно».

В общей сложности, не считая казахстанских туристов, на пляже было десять-пятнадцать человек, и примерно столько же лежаков и зонтиков. Кто-то купался, кто-то лежал в тени, кто-то усердно обмазывался грязью.

Амангельды сказал, что делают они это напрасно, поскольку эта грязь мало что из себя представляет. Зато ее было вдоволь и была она бесплатной. Целебную же, отборную, густую и черную, продавал краснокожий мужчина в плавках. Обмазаться ею стоило десять долларов.

Неподалеку звучала клубная музыка, и несмотря на солнцепек, вовсю шло веселье. Обмотанные полотенцами мы подошли к воде. Оглянувшись по сторонам, и убедившись, что не привлекаем к себе интереса, мы оставили полотенца у берега и сделали первый шаг...

Ступня погрузилась в глину. Вода была теплой, но плескаться в ней было категорически запрещено. При попадании в рот, она восполняла в организме месячную потребность в соли. Тем более не хотелось, чтобы она попадала в глаза. Алексей, лизнувший до этого поверхность Галилейского озера, предпочел не повторять свой печальный опыт.

Погрузившись в воду более, чем наполовину, я решил, что уже пора, и пустился вплавь. Стоило мне оторвать ноги от земли, как вся моя нижняя половина, вместе с седалищем, моментально, как поплавок, всплыла на поверхность, выставив меня не в самом приглядном свете.

Плыть в таком положении можно, но не неудобно. Во-первых, невозможно пользоваться ногами, поскольку они полностью находятся на поверхности воды. Во-вторых, в таком горизонтальном положении открывается аурат. Пришлось снова вернуть их на дно и еще дальше отойти от берега. Ближе к буйкам, где нас уже не было хорошо видно, мы перевернулись на спины и не прилагая усилий легли на воде.

По этому поводу мне вспомнилась футболка в одном из израильских магазинов. На футболке был нарисован козел, лежавший на спине с высунутыми на поверхность задними копытами. Передними копытами он держал газету и читал.

Под козлом была надпись: «Dead sea”.

Мы лежали на спинах и смотрели в высокое небо над нами. В отличие от Андрея Болконского, мы просто лежали. На противоположной стороне виднелся берег Иордании. Я предположил, что доплыть до него по этой воде не составит особого труда. Алексей стал возражать, рассказывая мне об ужасах судорог… И все же мы сошлись на том, что сделать это вполне возможно.

В воде Мертвого моря не рекомендуют находиться слишком долго. Необходимо делать перерерывы каждые пятнадцать минут. Но Амангельды предположил, что это только для тех, кто бывает здесь часто, и потому мы оставили рекомендации.

Насытившись вдоволь соленой водой, я вышел на берег испробовать на себе целебную грязь. Наши уже к этому времени обмазались полностью, и сверкая зубами на фоне черных кож, просили Алексея запечатлеть их на память. Я присоединился к процессу, и минут через десять блестел, как отполированный гуталином сапог.

В этом необычном для себя образе, мне нужно было находиться двадцать минут, после чего, весь омоложенный и оминерализованный, я пошел смывать эту красоту в Мертвое море. Накупавшись, я отправился в раздевалку раньше остальных.

Перед раздевалкой был установлен душ для ног, где ополоскивались сланцы. На входе сидела уборщица, которая возвращала обратно всех, кто забыл их ополоснуть. Уборщица была темнокожей мусульманкой. Ее помощник, молодой араб, тоже.

Я умылся, переоделся, и вышел. Мест, прячущих от солнца, было немного. Решив далеко не ходить, я остался под навесом у раздевалки, в компании уборщицы и ее помощника.

И тут появился он.

В наше продвинутое, очень продвинутое время, когда так называемый прогресс коснулся всех сфер человеческого бытия, и достиг своего небывалого апогея, неприятие гомосексуализма стало считаться не только оскорблением, но и признаком отсталости, невежества, тирании, диктатуры, и прочей либерально-демократической истерии по этому поводу.

В контексте всего этого, слово «апогей» можно расшифровать, как «апокалиптический гей». И роль этого «апогея» возросла в наше время до такой степени, что по нему определяют уровень демократии в стране, и ее развитие, как таковое. В том числе и нравственное.

Получается, что вершиной нравственного развития либерализма, является полная безнравственность, с позиции религиозного человека.

Когда сочувствующие гей-сообществу голоса, начинают мне петь песни о том, что это их дело, их право, и они такие же люди, только немного другие, которые имеют право на любовь, только немного другую, и это никого не должно касаться, кроме них самих, и вообще их жалко, потому что они ранимые и среди них много талантливых людей, я отвечаю: «А почему только геи?»

А как же зоофилы?

Зоофилы тоже люди, только немного другие. У них тоже должно быть право на любовь, только немного другую. Они тоже, в общем-то, никому не мешают, и потому то, что они делают, никого не должно касаться. Зоофилия имеет не менее богатую и долгую историю, чем гомосексуализм. Давайте тогда будем последовательными до конца – одобрим и будем защищать зоофилов.

Почему геям можно, а зоофилам нельзя? Чем первые, принципиально лучше вторых?

И то и другое противоестественно. И то и другое может совершаться без какого-либо насилия, по обоюдному согласию сторон. Участники этих отношений не могут между собой размножаться. Для того, чтобы это сделать, им все равно нужно будет привлечь специального созданного для этого человека. Человека, а не животное. К тому же – противоположного пола.

Что они, собственного говоря, и делают. А если не хотят так, то в некоторых продвинутых странах им разрешается усыновлять детей. Ну так давайте и зоофилам разрешим. Перестанем считать это отклонением, а внесем это в разнообразие наших норм. И не надо говорить, что геи не виноваты, что родились такими. Зоофилы тоже не виноваты.

Вы хотите, чтобы зоофилы проводили свои зоопарады, которые являются ни чем иным, как политическим манифестом? Вы хотите лицезреть зоофила в парке, не скрывающего своих нежных чувств к своему виляющему хвостом партнеру? Вы хотите, чтобы они преподавали в школах, институтах или воспитывали ваших детей в детских садах?

Если нет, то разве вы не посягаете на их права? Что за неравенство и ущемление демократических свобод человека? Будьте последовательными до конца. Защищайте их также, как защищаете геев и лесбиянок. Они суть одно.

Удивительно, но за зоофилов, кроме зоофилов, пока еще никто не заступается. И даже сами зоофилы не спешат открывать свои лица.

Значит еще не все потеряно. Значит еще можно объяснить людям, что гомосексуализм – это такое же отклонение от здоровых, психических, биологических и нравственных норм. Что это болезнь, которую необходимо лечить, а не пропагандировать в качестве свобод и демократических ценностей, через кино, музыку и другие методы воздействия на сознание.

Когда я несколько лет назад работал на телевидении, через меня прошло множество голливудских и европейских фильмов, где эта тема преподносится, как нечто обычное и должное.

Допустим, лирическая комедия. Девушка любит парня, парень девушку. У девушки есть подружки, а среди подружек обязательно один гей. Он всегда очень милый, заботливый, чуткий. У него может быть неразделенное чувство, и всем его жалко. Его не стесняются, когда переодеваются, и с ним всегда можно обсудить цвет новой сумочки. Над ним можно по доброму посмеяться.

Вот как только это начинает вызывать улыбку и перестает вызывать отвращение, или хотя бы то сожаление, которое испытывает здоровый человек к больному, это проникает в умы и становится нормой. Короче, пипл хавает.

Однако не будем углубляться.

В общем, выходит этот самый апогей прогресса с того места, откуда звучала клубная музыка, идет, судя по всему, под кайфом в сторону раздевалки, и добравшись, останавливается, окидывая нас расфокусированным и надменным, как у верблюда, взглядом.

Жеманный и женоподобный, чванный и вызывающий у нормального человека, если он ботаник, рвотный рефлекс, а если борец, желание воткнуть головой в песок, если бы только для этого не приходилось брать его в свои объятия, он подходит вплотную к уборщице и начинает исполнять перед танец бедра и живота, после чего в этом же танце подходит к ее помощнику.

Это не самое приятное зрелище, и не самое приятное чувство, когда перед тобой виляет бедрами наглый полуголый гей. Я не помню точно, что именно он еще хотел сделать, но помню, что арабу это не понравилось, и он его остановил.

В и без того горячем воздухе возникло напряжение.

Я видел его глаза: в них одновременно выражалась злость, беспомощность и досада. Словно он очень хотел, но ничего не мог сделать.

Да что там араб – я сам стоял, и наблюдая за происходящим, думал о том, что делать, если он подойдет ко мне: щелкнуть его, и тем самым увлечь в клубок проблем не только себя, но и всю группу, или...

Что делать «или» я не знал. Жутко не хотелось уходить от конфликта, и в то же время, его создавать.

Понятно, что со стороны апогея прогресса, это было не столько приставанием или красованием собой, сколько издевательством над ними, порожденным чувством вседозволенности и безнаказанности.

Он вел себя не просто как распутная девка в толпе мужиков. Он вел себя как пьяный начальник среди подчиненных. Любой конфликт, затеянный по его барскому самодурству, в его руках.

Он может развить его, унизив или уволив подчиненного, а может и в самый напряженный момент, когда на лбу подчиненного уже выступлен холодный пот, а коленки нервно подрагивают, рассмеяться, демонстрируя окружающим свое великодушие и власть, упиваясь оными и балдея от них.

И потому напряжение араба его ничуть не испугало.Наоборот, он немного поиграл на этом, как бы давая понять, что может, если захочет, в отличие от арабского хочет, но не может, рассмеявшись в лицо, протянул арабу руку, которую тот, к сожалению, пожал... Хотя и нехотя.

Апогей прогресса еще раз окинул нас всех своим величавым взглядом, и пошатываясь, скрылся в раздевалке.

Издалека доносились смех и клубные ритмы. Солнце находилось в зените, израильская продвинутая молодежь в угаре. Я пребывал в легком недоумении от произошедшего.

Уборщица сидела на стуле и выражала своим видом безразличие к происходящему. Парень, в силу своей молодости, остывал от вскипевшей крови, но было понятно, что и он уже ко многому привык.

Через некоторое время появился Алексей, а за ним и все остальные. Умывшись и переодевшись, мы направились в палестинское кафе восполнять утраченные калории.

Кафе располагалось на втором этаже трехэтажного комплекса. На третьем этаже мы совершили намаз, на первом купили палестинские финики и сувениры. В общей сложности, мы провели там около двух часов.

На этом программа пятничного дня была завершена, и мы, с чувством приятной усталости, отправились обратно в гостиницу. После Мертвого моря организму требуется отдых.

Мы специально не поехали на пятничную молитву в Аль-Аксу. В этот день она заполняется до отказа. У Амангельды уже был печальный опыт, когда джума закончилась стычкой между мусульманами и израильской полицией, и он не хотел рисковать и подвергать нас опасности. Это же порекомендовали ему и служители мечети.

Для Аль-Аксы у нас было выделено целое воскресенье.

В холле гостиницы был установлен стол, на котором горели свечи. Как я понял, они стояли по случаю иудейской субботы, которая наступала после заката солнца и продолжалась весь следующий день.

С этого момента, все евреи закрывались в своих домах. Они не должны были пользоваться телефонами, электричеством, огнем, и многим другим из того, что позволено им в будни.

Вместе с евреями, закрывались кафе и магазины. По улицам бродили только туристы, мусульмане и христиане, но их, как оказалось, было немного, и потому город казался пустым.

Алексей, предусмотрительно забиравший с собой с завтрака йогурты, выпил их за обе щеки, и лег спать. Я, не привыкший к такому ужину, вышел на поиски более существенной пищи.

Наша шумная в другие дни улица была практически пустой. Я попрободил по кварталу и нашел около трех работающих магазинов, в которых ничего подходящего для себя не обнаружил. Зато недалеко от них обнаружил японский ресторанчик, который приютил меня, накормил и обогрел зеленым чаем.

На этом день был окончательно завершен. Утром нам предстояло выехать в Хеврон, где находится мечеть и могила Ибрахима, его супруги и детей, мир им всем.

О том, что место захоронения Ибрахима, мир ему, известно достоверно, я узнал впервые. По возвращению в Алматы я побродил по разным источникам, и нашел этому несколько не совсем убедительных подтверждений.

На всякий случай позвонил Амангельды, чтобы еще раз уточнить. Ответ был следующим: «Достоверно, не сомневайся». Учитывая, что Амангельды является выпускником Аль-Азхара, имеет множество друзей в Палестине, ставшей для него почти вторым домом, и вообще владеет информацией, я последовал его совету и отбросил сомнения.

Как и Аль-Акса, место захоронения Ибрахима, мир ему, охраняется израильской полицией. Перед КПП много палестинских детей, выпрашивающих милостыню. Они на самом деле не просят, а выпрашивают, давя на самые глубинные чувства окаменевших сердец.

Мое не выдержало, и я, достав мелочь, вручил ее одному из детей. Оказался, так сказать, слабым звеном в нашей группе. С этого момента меня уже не отпускали до самого КПП, буквально вцепившись в ноги. И только на обратной стороне взрослые палестинцы разогнали детвору. Мне же порекомендовали ничего никому не давать. Садака мы собирали отдельно, и этого было достаточно.

Комплекс захоронения Ибрахима, мир ему, разделен на две части. Одна часть принадлежит мусульманам, вторую забрал Израиль. Кроме Ибрахима, там также похоронены его жена Сара и отец еврейского народа - сын Исхак, мир им всем.

Могила Исхака находится внутри самой мечети, перед минбаром. Могилы Ибрахима и Сары находятся в отдельной комнате с отдельным михрабом. Конечно же, все похоронены под землей, а постройки не более, чем внешние обозначения.

Перед входом в комнату Ибрахима и Сары, мир им, находится нечто наподобие алтаря с отверстиями, у которого собираются люди и склоняются перед ним по очереди. Со стороны может показаться, что они целуют это место или совершают земной поклон, однако не надо спешить с обвинениями в ширке и прочих смертельных грехах.

На самом деле, они всего лишь смотрят сквозь отверстия, указывающие на саму могилу. Я тоже отстоял свою очередь, наклонился и ничего не увидел, кроме горящей в подземельном мраке свечи. С чувством легкой неловкости, я прошептал обитателям могил наше приветствие.

В мечети чувствуется особая энергетика. Чем чувствуется, как чувствуется, объяснить невозможно, но чувствуется. Я осматривался и вглядывался. Надгробия Ибрахима и Сары, мир им, можно было увидеть только сквозь решетки на окнах. Как и могила Мусы, мир ему, они были покрыты зеленой, росписной тканью.

Одно из окон находилось с израильской стороны, где периодически появлялись головы в черных шляпах, и свисающих, как сережки, пейсах. С той стороны громко разговаривали, и как мне показалось, даже пели.

И все же основная часть, вместе со всеми захоронениями, пока еще принадлежит мусульманам. Хотелось остаться здесь дольше, но надо было двигаться дальше. Нас ожидала церковь, где праведная Марьям вынашивала Пророка Ису, мир им.

Разумеется, тогда церкви не было. Просто возведена она на том месте, где чуть более двух тысяч лет назад росла пальма, плодами которой питалась Марьям, и под которой она, будучи беременной, укрывалась от солнца. Там же, неподалеку, внутри церкви, находится и каменная колыбель Исы, мир ему.

Конечно же, церковь содержала в себе гораздо больше информации, чем нам сообщал Амангельды, но специального гида по христианским святыням у нас не было. Амангельды же сообщал только то, что было связано с Исламом.

Тем не менее, нам все было интересно. Мы видели, как туристы собирались по группам, и увлеченно слушали гидов, внимательно разглядывая места, мимо которых мы проходили даже не останавливаясь. Наверное, если бы мы посвятили каждой христианской святыне отдельное время, на остальное его бы просто не хватило.

При всем нашем любопытстве, не они были нашей главной целью. Поэтому в церквях мы особо не задерживались. Разве что Алексей на выходе отстал от группы, фотографируя скульптуру христианского мученика - Георгия Победоносца.


Дети Палестины

 

Я был дитем,
Когда свалился в пропасть,
Но не умер.
Я был слишком юн,
Когда тонул в реке,
И все же выплыл.
От противопехотных мин
Разбросанных без счета по границам
Мой Бог привычно бережет меня...
Мухаммад Али Таха (палестинский поэт)

У нас оставалось еще половина дня. Мы отобедали в открытом, с видом на город ресторане, и отправились обратно в Иерусалим, в Аль-Аксу.

По дороге заехали на площадку, где туристы фотографируются на память. Большинство открыток с видом на Иерусалим сделаны именно здесь.

Я попросил Алексея сфотографировать меня на фоне растилающегося под нами Аль-Кудса. Алексей принялся за дело. Он выровнил мою скрюченную руку и протянул ее вдоль перил, объяснив, что до этого я стоял неправильно.

Я стал возражать, что мне нужна обыкновенная фотография в естественной позе, лишенная нарочитой искуственности и модельности. Алексей учел мои требования, и потому сфотографировал меня так, как надо, и уже после этого так, как хотел я.

Пришлось искусственно воссоздать былую позу. После чего он вручил мне в руки фотоаппарат, и сказав: «Сфотографируй меня точно также», занял правильную позицию. Результат можно увидеть в фотографиях к этой части.

Амангельды, тем временем, оседлал верблюда, и воздев руки к небу, с криком «Аллаху Акбар», остался в памяти алексеевского фотоаппарата. После него на верблюда полезли все остальные, и Алексей только успевал их щелкать под громкий такбир.

В Аль-Аксу мы уже заходили почти как к себе домой. Быстро привыкли к хорошему. Мы ходили от одной мечети к другой, не спеша обновляли омовение, и просто наслаждались прогулкой.

Алексей ловил кадры, я - настроение. Было ощущение, что мы заново перечитываем понравившуюся нам книгу, и обнаруживаем в ней не замеченные сразу детали, порождающие новые мысли, и дополняющие, а порой и меняющие представления, впечатления, смысл.

В отличие от полностью современной Запретной мечети в Мекке, комплекс Аль-Харам аль-Кудс аш-Шариф, сохранил в себе ощущение присутствия веков и всехпроизошедших в них событий. Старые камни и древние постройки, молча рисовали нам картины прежних времен – от самых мрачных до самых величественных.

Мы поднимались на стены, заглядывали в расщелины и выглядывали наружу, представляя себе охранявших подступы к территории лучников, пускающих стрелы в бегущих в атаку солдат, готовых умереть за свою веру.

А неподалеку, на фоне стен и черного купола Аль-Аксы, вовсю резвилась палестинская детвора. Я слышал о том, что футбол является любимой игрой палестинских детей, и теперь, имел счастливую возможность убедиться в этом воочию.

Хотелось скинуть с себя воз прожитых лет и присоединиться к ним – увлеченным, непосредственным, чистым. Но поскольку я никогда не имел таланта к футболу, и находился не в лучшей физической форме, подводить одну из команд ради того, чтобы отдаться порыву и забыться в игре, было бы слишком эгоистично с моей стороны.

Оставалось лишь с наблюдать и вспоминать свое, ушедшее безвозвратно детство, вслед за которым наступила светлая юность, попорченная, но насыщенная молодость, и внезапно прозревшая зрелость.

И неизвестно еще, наступит ли старость... Известно лишь, что рано или поздно все прекратится – для меня, для них, для всех. И начнется совсем другая история, сюжет которой во многом зависит от того, как проживем мы здесь и сейчас, эту минуту, секунду, жизнь.

Солнце минуло аср, краснело, и уже не слепило глаза. Мы подошли к краю площадки. Под нами находился пологий каменный спуск, по которому, как по ледяной горке, скатывались лишенные снега дети.

На пластмассовых стульях, жестянках и деревяшках, они неслись по камням на всех скоростях, после чего забирались обратно, и повторяли все снова и снова.

И никто их не гнал, не ругал, и не запрещал быть детьми. Я снимал на планшетник, Алексей на камеру, одновременно поправляя меня и мои неправильные ракурсы. В общем, Алексей был моим фото и видео-устазом, а я его не самым способным, и не самым послушным учеником.

День подходил к концу. Мы совершили магриб, обновили омовение, и по дороге в мечеть стали свидетелями символической картины: детвора, шумевшая во дворе, перелезла через ограждение, и взобравшись на вершину невысокого купола, расположенного у арки между Куббат ас-Сахра и Аль-Аксой, водрузила под фонарем, раздуваемый ветром, маленький палестинский флаг.

Кто-знает, но может быть случится так, что они пронесут эту детскую мечту через всю свою жизнь, и когда-нибудь, водрузят победоносное знамя надпринадлежавшей им по праву палестинской землей.

Дай только Аллах.