Ветер Палестины. Часть 3

Администрация azan.kz предупреждает, что автор материала не является профессиональным журналистом, и не имеет специального религиозного образования. По многим вопросам, автор выражает исключительно личную точку зрения, с которой администрация сайта может быть несогласна.

Библейские сюжеты

«Я видел руку над поверхностью реки,

я удивлялся запаху гвоздики,

рожденному сквозь трепет этих пальцев...»
Гассан Зактан (палестинский поэт)

Ох, уж эта вековая мясная потребность... И хотя мне нет еще полувека, она передалась мне по наследству от заботливых предков, не возделывавших землю, не сажавших капусту, абрикосы и перчики, а кочевавших с места на место в поисках нового пастбища для своих табунов и отар.

Как любил повторять шутку мой хороший знакомый: «Раньше казахи жили очень бедно, и ели только мясо».

Увидев знак «Kosher» мы зашли в пиццерию. Кошерность данного заведения заключалась в том, что там было представлено исключительно вегетарианское меню.

Поскольку из нас троих ни Алексей, ни Амангельды, не проявили особого желания двигаться дальше, мне стало как-то неловко за свою слабость, и я стал повторять себе, что мясо на ночь вредно, и вообще надо бороться с желаниями и держать свой желудок в узде.

В результате, я возвращался в гостиницу с чувством сытости и мясного голода одновременно. Ну это все равно, что волка накормить тестом.

Оставшись в холле написать жене, я стал невольным свидетелем разговора на ресепшене. Некая гражданка забежала в гостиницу сообщить о том, что проходя мимо урной она услышала часовой механизм. Гражданка требовала немедленно вызвать полицию.

Не встретив должной поддержки, она позвонила сама, выложив на английском все свои подозрения. Выполнив свой гражданской долг, она снова перешла на русский: «Вы считаете не надо звонить? Это возле вашей гостиницы. Хорошо, хорошо...»

Последние слова сообщали о том, что она делает далекоидущие выводы не в пользу сотрудников отеля. Не знаю зачем, но я записал разговор на планшетник, и отправился спать.

Утром нам предстояло путешествие в Назарет...

Так получилось, что в детстве я знал о библейском Иисусе больше, чем о Мухаммаде, мир им обоим. Причиной тому была «Библия для детей», то ли купленная, то ли подаренная кем-то.

Я знал почему Адам и Ева были изгнаны из Эдема, и за что Каин убил Авеля. Я помню эти цветные картинки людей, стоявших в очереди за хлебом и рыбой, которыми кормил их мужчина в белой одежде, с длинными волосами и бородой...

И потому, когда на переломе своих жизненных ценностей я потянулся к Богу, христианство показалось мне чем-то близким и легким. Ислам же я воспринимал более строгим, ограничивающим мою прежнюю вольную жизнь.

Знакомый пастор, звавший меня тогда в протестанскую церковь, на вопрос об Исламе ответил: «Тебе это надо – пять раз в день лбом об землю? У нас гораздо проще. Приезжай лучше к нам, мы собираемся по воскресеньям, поем, играем на гитарах и просто весело проводим время».

И все же я понимал, что религию не выбирают по удобству. Пастор, кстати, тогда мне очень помог. Именно через его брошюрки я вообще пришел к вере.

Он также подарил мне Священное Писание, адаптированное под мусульман, где Иисуса называли Исой, Моисея – Мусой, а Бога – Аллахом. Евангелия, соответственно, были названы Инжилем.

Эти книги лежат у меня до сих пор. Перевод у них мягкий, миссионерский. Известное выражение Христа, когда он на просьбу язычницы, просившей исцелить ее дочь, ответил: «Не отбирают хлеб у детей (имеются ввиду евреи), чтобы бросить его псам (то есть язычникам)», переведено так: «Не отбирают хлеб у детей, чтобы бросить его... собачкам».

Когда я, прочитав несколько страниц, спросил у него, почему это Бог Сам говорит, что ужесточит сердце фараона, и Сам же его потом за это накажет, он, уже не зная как мне, твердолобому, объяснить, воскликнул: «Да не знаю я! Может он Ему просто не понравился, вот Он его и мочканул!» И добавил: «Это не мое дело».

Не сказать, чтобы ответ меня полностью удовлетворил, но я хотя бы понял, что спрашивать уже бесполезно.

И только прочитав «Жизнь Мухаммеда», написанную еще советскими востоковедами, я осознал, что Ислам мне ближе, чем все остальное. А Пророк Мухаммад, мир ему и благословение Аллаха, стал для меня главным открытием за всю мою жизнь.

Позже, перечитывая ее уже будучи мусульманином, я ужасался тем домыслам и несоответствиям, которые обнаруживал в ней. К этому времени я уже совершал намаз.

Помнится, каким подвигом мне казалось решиться на это, и каким ударом для меня стало узнать, что помимо пяти намазов надо еще совершать и витр.

«Это же не пять, а шесть намазов!» - возмущенно говорил мне мой нафс, словно его где-то обманули.

А было это в Рамадан... И когда мне сказали, что в Рамадан надо совершать еще и двадцать ракатов тарравиха, я был практически раздавлен...

Но поскольку наибольшее рвение многие проявляют именно в самом начале, намаз я, по милости Аллаха, не бросил, и постепенно, день за днем, он становился неотъемлемой частью моей новой жизни...

Назарет встретил нас палящим солнцем и высокой влажностью. Мы шли в гору к одной из многочисленных христианских церквей. Нашей целью было увидеть место, где со слов Амангельды, Марьям получила весть от Джибриила о предстоящем рождении Мессии, мир им всем и Амангельды тоже.

Я всматривался в остатки древних жилищ, расположенных у подножия церкви, и все более проникался простотой прежней жизни, когда лишнего было меньше, а важного больше.

Не зря многие праведники уходят подальше от этой бесконечной суеты и гонки, за постоянно растущими потребностями нашей кратковременной, и зачастую,растраченной попусту дуньи.

Табличек, указывающих на то, что данное место является местом божественного обетования, я так и не нашел. Спросив у Амангельды о причинах этого, он ответил, что не знает, но заверил, что это именно оно. Откуда он знает, что это именно оно, я так и не спросил.

Это было не суть важно. Независимо от достоверности, оно все равно было местом тех времен, глядя на которое, воображение рисовало картины библейских и коранических сюжетов.

Отделившись с Алексеем от группы, мы, ведомые любопытством, вошли в церковь. Кресты, громоздкие картины, свечи, иконы и скамьи для прихожан, – наверное, надо жить в этой традиции, чтобы понимать ее красоту.

Туристов было много, в основном европейцы. И если Алексей еще мог сойти за своего, я, в лучшем случае, мог сойти только за какого-нибудь корейского адепта пресвитерианской церкви.

Внешность Алексея вообще была уникальной. Она, как хамелеон, сливалась с окружающей ее действительностью, и если бы он молчал, никто бы не догадался, что он Алексей, а не Орхан, Огюз, Франциск, Майк или Адонис.

В Турции, к примеру, к нему обращались исключительно на турецком.

Имя Алексея оказалось не менее уникальным. Оно словно вобрало в себя все русские имена, и потому наши согруппники обращались к Алексею любым пришедшим на ум русским именем. Можно было услышать:

- Василий, сними!
- Сергей, подержи!
- Виталик, пойдем!

И самое удачное на мой взгляд: - А где Андрейка?

И еще много чего. Благо, Алексей не обижался. Тяжело, тяжело было казахам запомнить его сложное имя. То ли дело, если бы его звали легко и просто – Бахытберген.

Пока гиды рассказывали туристам истории, Алексей снимал, а я озирался, группа ушла и мы поспешили ее догонять.

Амангельды привел нас в магазин своих старых знакомых. Там продавали национальные одежды, а также косметику и средства гигиены, обогащенные минералами Мертвого моря.

Хозяева – муж с женой, угостили нас крепким кофе и сделали нам хорошую скидку. Амангельды же рассказал нам историю связанную с этим местом.

Несколько лет назад он приводил сюда группу казахстанцев. У одного из них хронически болела нога, и он плохо передвигался. Устав от ходьбы, он присел на стул на улице.

Мимо проходили три девушки. Увидев нашего соотечественника, они подошли к нему, прочитали какие-то молитвы и ушли. Кто эти девушки, откуда они и куда они шли, никто так и не узнал, но нога после этого не болит по сей день.

Хозяева магазина подтвердили все сказанное.

Закупившись, мы направились к еще одной церкви – Табха, или, как ее еще называют, – «Церковь приумножения хлебов и рыб».

Она была воздвигнута на том месте, где Пророк Иса, мир ему, согласно Евангелию, призвал благословение на пять хлебов и пару рыб, приумножив их по воле Аллаха, и накормив ими несколько тысяч людей.

Церковь, в отличие от предыдущей, простая и светлая. Внутри нет ничего громоздкого. На входе икона и столы со свечами. Посередине скамейки для прихожан. Ближе к стене стоит главная святыня и достопримечательность – алтарь, под которым находится камень, на котором, как я понял, проходило все действо.

Во дворе тоже ничего лишнего. Посередине растет олива, возле которой пруд, в котором плавают золотые рыбки. Все очень мило и сдержанно.

Следующим пунктом был ресторан на берегу Галилейского моря, где мы собирались отобедать.

Пока все рассаживались по местам, мы с Алексеем спустились к воде.

- Соленая – сообщил Алексей, указывая на воду и морщась.
- Выпил что ли? – спросил я.
- Нет, просто лизнул...

В ресторане нас ожидали рис, многочисленные салаты, и рыба. Но более всего мы поглощали чай, который кроме нас почти никто не пил. А кто пил - пил немного. Мы же пили так, что официанты устали нам его приносить. Они не знали, что мясо и чай мы способны употреблять почти в любую жару и в любом количестве.

Туристический день был в самом разгаре. Впереди нас ожидали Галилейское море, река Иордан и шейх Наджех, пригласивший всех в гости.

Галилейское море, – его также называют озером Кинерет, – многократно упоминается в Библии. Именно в него, согласно Евангелию, сбросилось стадо одержимых бесами свиней.

История эта вкратце была такова:
 

Можно, конечно, спросить: «Ну а чего они, черти, хотели, от обезумевших по их же вине свиней?» Однако библейские критики ставят совсем другие вопросы.

Во-первых, спрашивают они, что делали и как могли беспрепятственно пастись две тысячи свиней на земле иудеев, для которых свинья - одно из самых нечистых животных?

Такое количество свиней делало попросту непригодным для использования ту обширную территорию, на которой они паслись.

Во-вторых, спрашивают библейские критики, как жили иудеи после того, как единственный пресный источник воды был загрязнен таким количеством нечистот?

Ведь это, по их мнению, должно было стать для иудеев одной из самых крупномасштабных катастроф.

И в третьих, спрашивают критики, почему эта трагедия не отражена ни в одном историческом источнике, включая Иосифа Флавия?
 

Но поскольку ни критиками, ни апологетами Библии мы не являемся, нас это все мало интересовало.

А интересовало нас просто море, как таковое, по которому мы должны были совершить свой маленький круиз...

Как же хотелось окунуться в него, а еще лучше – прыгнуть с палубы, и поплыть вразброс да плескаясь. Не будь на яхте женщин, я бы спросил о такой возможности...

Впрочем, сидеть погрузившись в себя, под легкий шум рассекающихся вод, было не менее хорошо... Теплый ветер согревал мысли, которые навевали берега и морские просторы... Хотелось молчать и быть одному...

Но это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. Видимо, не все бесы потонули в озере две тысячи лет назад. Один таки выбрался, да надоумил капитана спросить у наших соотечественников казахстанскую музыку...

И она нашлась. У кого-то в телефоне была обнаружена казахстанская попса. Музыкой ее было назвать сложно, но вреда от нее было ничуть не меньше.

Каким-то образом телефон был подключен к стереосистеме, и несмотря на, казалось бы, примитивный ритм и скудную аранжировку, ноги одной из татешек понесли ее тело в пляс.

За ней последовала другая, и началось – группа казахстанских туристов заплясала под орущую во все горло попсу, на яхте, плывущей по Галилейскому морю...

Я отвернулся. Галия-апа – татешка, с которой я подружился во время поездки, просто закрыла уши руками.

Не было слышно ни ветра, ни шума кинеретских волн, ни собственных мыслей... Только чувство досады от нарушенного спокойствия, и печали, от наблюдения за происходящим.

Не разделивших эту свистопляску было немного. Несколько раз я пытался сказать, что казахстанскую эстраду можно послушать и дома, в Казахстане, а здесь, на Галилейском море, где мы находимся только здесь и сейчас, будет лучше поразмышлять о том, что здесь происходило, и просто насладиться моментом...

Под музыку спокойных волн, под мелодию теплого ветра, которые, в отличие от песен на телефоне, не повторятся уже никогда...

Но меня уже никто не слышал.

Тишина наступила только у самого берега. Мы совершили зухр-намаз на палубе и отправились к реке Иордан – месту, где Иса, мир ему, совершил обряд «крещения».

Обрядом «крещения» христиане называют ритуал, совершенный Иоанном Крестителем над Иисусом, мир им, пришедшим специально для этого. Иоанн Креститель известен мусульманам как Яхъя.

Сам обряд представлял собой погружение в воды Иордана, а по сути – полное омовение. «Крещением» это было названо позже.

Первым, что встретило нас на входе, была стена с цитатами из Евангелия о происходивших здесь событиях. Библейские тексты были переведены на все основные языки мира.

Далее был спуск на асфальтированную дорожку, где располагались кафе и место переодевания в специально предназначенную для купания ритуальную одежду.

Она представляла собой белую футболку до колен с изображением евангельских событий. При погружении в воду футболка становилась прозрачной, и потому было неловко наблюдать за купающимися.

Река Иордан выходит из Галилейского моря. Вода, покрытая мелкой рябью от легкого ветра, была спокойной и теплой. И если бы не обязательность переодевания в христианские одежды, мы бы, наверное, искупались.

Специально установленных спусков к воде было несколько. Мы стояли на верхней площадке наблюдая за обрядами. Ничего особенного люди не делали. Стоявшие вдалеке, частично погрузившись в воду, просто разговаривали. Две девушки обнимались так, словно прощали друг другу все ошибки.

Наконец, мужчина у ближайшего спуска несколько раз окунулся при нас целиком и перекрестился. Как я понял, это и был главный обряд. После него это повторило еще несколько человек.

Между двумя спусками находилась отдельная площадка, где люди, сидя на краю, общались, погрузив ноги в воду. Среди них было несколько мусульман. Двое мужчин и двое женщин в платках, повязанных на исламский манер. Судя по всему, арабской национальности.

Поначалу мы просто смотрели. Затем, когда наши единоверцы покинули площадку, мы с Алексеем и Амангельды заняли их место. Выяснилось, что ноги погружались в воду не просто так, а по причине плавающих там рыбок.

Они известны тем, что подплывают к человеку, и если он не создает резких движений, начинают его усиленно щекотать.

Уж не знаю, что такого ценного они находят на человеческом теле, но скребут они его губами усердно. Кто-то говорит, что они питаются омертвевшими участками кожи, выполняя тем самым функции скраба.

Признаюсь, я не силен в косметологических свойствах этих рыб, как и в косметологии вообще, но лично мне, после кратковременной щекотки, было просто приятно.

Да и сама вода, в силу евангельских событий, которые вполне могли иметь место быть, казалась мне особенной и целебной. По крайней мере, она и ее обитатели сумели снять усталость с моих ног.

Сидели мы долго. Уходить не хотелось. Алексей снимал на видео свои ноги, я свои. Амангельды погружал свои, хохотал, и снова вытаскивал.

Не знаю, может быть на моих ногах было более всего омертвевших клеток, но определенно, среди рыб они были самыми популярными. Я буквально купался в лучах своей славы до тех пор, пока нас не подняли.

Солнце клонилось к закату, и нам еще предстоял путь к шейху Наджеху.

Шейх Наджех

«Возлюбленная Палестина! Как могу я жить

вдали твоих равнин и каменных предгорий?

Меня зовут подножья гор, окрашенные горем,

и горизонты, полные страданья,

и берега рыданием зовут меня,

и время слышит мое плачущее эхо».
Абу Салма (палестинский поэт)

Вот уже год как шейха Наджеха не пускают в Аль-Аксу, несмотря на то, что он ее управляющий. Проще говоря, директор. Причиной этому стало его интервью телеканалу «Аль-Джазира», в котором он что-то не так сказал.

Десять лет назад в израильскую тюрьму за антиизраильскую позицию сел его старший сын. Десять лет назад у его старшего сына родилась дочь. Десять лет дочь ни разу не видела своего отца. Когда отца сажали в тюрьму, мать была уже беременна, но еще не родила.

Десять лет ему еще предстоит отсидеть.

С момента нашей первой встречи с шейхом Наджехом прошло около полугода. Около полугода в израильской тюрьме находится и его младший сын. Его посадили незадолго до приезда шейха Наджеха в Казахстан, где он собирал информацию о Султане Бейбарсе и давал мастер-классы по исламским орнаментам.

Вот такие печальные даты и числа.

Из более радостных можно сообщить, что у шейха Наджеха две жены и двенадцать детей. Шесть сыновей и шесть дочерей.

Палестинцы вообще плодовитый народ. Есть семьи, где по десять детей рожает только одна жена. Лишь бы муж вторую не брал.

А между тем, многодетность палестинцев весьма и весьма печалит Израиль...

Мы опоздали на два, если не на три часа. И даже боюсь предположить, что больше. На радость и гостеприимство встречи это не повлияло никак.

Несмотря на все перипетии, глаза шейха Наджеха по-прежнему блестели искрой свободы, борьбы и молодости. Это нетрудно заметить даже по фотографиям. Понятно, что такая искра всегда может превратиться в пламя. Этим он опасен для врагов и привлекателен для женщин.

Честно говоря, шейх Наджех выражал больше радости, чем мы. Как будто это ему, а не нам, выпала честь познакомиться с руководителем третьей святыни Ислама.

Пригласить в свой дом двадцать незнакомых, за исключением Амангельды, Фатимы-апай и меня, людей, и радоваться им так, как если бы мы представляли собой особую значимость, мог позволить себе только очень простой, в самом благородном смысле этого слова, и открытой души человек.

Кроме шейха нас встречали его супруга, сын и две внучки. Амангельды сказал, что в этом доме женщины не принимают гостей мужского пола, если только это не близкие друзья семьи.

Тем самым, шейх хотел подчеркнуть свое отношение к нам, и я думаю, что это по причине его дружбы с Амангельды.

Мне очень понравился дом. Он содержал в себе какую-то сдержанную монументальность, которую, скорее всего, придавал ему мраморный гранит.

Слева от входа находилась небольшая гостиная, где мы и расположились. По центру шел продолговатый коридор, в конце которого стоял рукомойник и стакан с зубными щетками. Свободного места в стакане практически не было.

Мы беседовали о казахских предках и султане Бейбарсе, который любим и уважаем среди палестинцев не менее, чем Салахаддин.

На столе лежали фрукты, к которым никто не решался притронуться. Шейх познакомил нас с двумя своими внучками, одна из которых дочь его старшего сына.

Фатима-апа, по обыкновению, обращалась к шейху на казахско-русском языке, - шейх Наджех, не дожидаясь перевода Амангельды, утвердительно качал головой.

Поговорив о добром и наболевшем, нас пригласили к столу. Стол был украшен мясом. Причем в таким количествах, в которых сами арабы его не едят.
Даже мы, при всей нашей многовековой потребности, не смогли его одолеть.

Еда была очень вкусной, супруга шейха Наджеха очень скромной. Не зная почему, но у меня сложился стереотип об арабках, как о достаточно избалованных женщинах, не способных обойтись без гувернанток и нянь.

Признаюсь, стереотип был разбит об этот стол и поведение супруги шейха.
Все ее внимание было посвящено гостям и мужу, при этом сама она старалась к себе его не привлекать.

А я, видимо, забыл, что саудийские и палестинские женщины отличаются друг от друга. В Палестине нет принцесс и принцев, королей и нефтяных магнатов. И это им только на пользу.

Мы сидели до тех пор, пока Фатима-апа не стала торопить Амангельды. Мол, поздно уже, засиделись, хозяевам отдыхать надо, а ты все ешь и ешь.

А для чего и для кого готовили, собственно говоря? – мог бы спросить Амангельды, но не спросил. Хороший аппетит – единственный молчаливый, дозволенный, и по настоящему искренний комплимент хозяйке.

К тому же, на этом наш визит не заканчивался. Встав из-за стола, мы прошли в семейную мечеть шейха, где нам был подан чай и нетронутые в гостинной фрукты.

Шейх Наджех позвал своих внучек, которые спели нашид, посвященный старшему сыну. Глаза его блестели, но блестели не печально, а радостно, когда он глядел на них, а затем на нас, словно говорил: «Посмотрите, посмотрите! Как же они чисты и прекрасны!»

Каждому из нас был подарен шарф с палестинским флагом. Свой я передал в кабинет, как напоминание о палестинской земле и ее удивительных людях – простых и вопреки свободных.

От нас были подарены национальные сувениры, и как это принято, - чапаны, торжественно надетые на мужчин. Смотрелись они в них великолепно.

Покидали дом к полночи. Прощаясь, супруга шейха обнимала наших женщин, как родных сестер. Шейх Наджех проводил нас до автобуса, который увез нас в еще одну палестинскую ночь.