Плоды Милости. Женская умра.

От скорого шага я запуталась в собственном подоле. Остановившись, стала расправлять платье и обнаружила ноги босыми. Наверное, забыла обуться, потому что температура под ногами самая что ни на есть комфортная. Я стояла на большой мраморной площади. Людей вокруг было очень мало, а над нами, по небу цвета топленого молока,  медленно плыли пышные клубы облаков, окрашенные заревом в персиковые тона. Струящийся свет смягчал все краски. Я огляделась по сторонам, и уже решила, что осталась одна, когда увидела его. Высокий, статный, с густой черной бородой  и благородной осанкой, он стоял в пяти метрах от меня и широко улыбался, будто понимая мою растерянность. Ветер играл в складках его белоснежных одеяний и в широком белом палантине, накинутом на голову. Этот цвет очень выгодно оттенял тон его кожи. Признаться, более красивого и благородного человека я не видела никогда. Смущение прошло в тот момент, когда он протянул свою руку ко мне, и я без колебаний направилась к нему. Куда он меня позвал,- я не знаю, но и не боюсь… Я ему верю…

***

Самолет уже летел высоко над облаками. Этихад оказался даже комфортнее Туркиш Эйрлайнс. Кормили вкусно, халяльно, и, помимо этого, приятно удивили наличием индивидуальных дисплеев. Можно было отслеживать полет, смотреть фильмы, развлекать детей, и… слушать Куръан. Поковыряв дисплей, я натянула наушники, и провалилась в сон под прекрасное чтение, так и оставшегося мне неизвестным кари.  Последний месяц был очень насыщенным и выжал из меня все силы. Конкурс. Неожиданная победа, слезы, визг, поцелуи и поздравления в трубку со всех концов земли. Спустя день после объявления о скорой умре  истерика отпустила, и я поняла, что меня теперь стало двое. Первая я – маленькая девочка с розовыми щеками, прыгающим сердцем и хлопающими мечтательными глазами. Главный инициатор приступов радости, носилась из угла в угол и тихо млела от счастья, обняв колени. А  вторая  я – дряхлая старуха-скептик, с вредно поджатыми губами и косым прищуренным взглядом, по-старчески упрямо не желала верить в происходящее. Она была твердо убеждена, что вот-вот занавес опустится, аплодисменты стихнут, и эта простофиля - первая я проснется, и  поймет, что все было сном, и вернется в свою обыденную жизнь. Уж слишком раздражало счастье первой вторую. Дабы не впутываться в такое противостояние, и случайно не спугнуть счастье,  я решила не думать много об этом и больше работать. Мне удалось отвлечься, и я практически забылась, пока о предстоящей поездке мне не напомнил сон, в котором  произошла та встреча на Священных Землях... Ах, сколько бы я отдала, чтобы снова увидеть этот сон, и узнать, кто же меня сопровождал тогда… и куда…

***

Старушка не хотела меня отпускать даже в самолете. И каждый раз, когда девчушка подпрыгивала от счастья, замахивалась на нее своим кривым посохом, приговаривая, что так легко ничего быть не может, и мы обязательно проснемся, и все это окажется просто сном. В общем, битва моих титанов шла вплоть до приземления самолета.

Красавица Медина встретила нас влажным жарким ветром в лицо, мигом смахнув все внутренние противоречия. Все во мне и вокруг меня замерло.

Медина. Древний Ясриб… Даже воздух твой пропитан благодатью! С той самой минуты, когда моя нога соприкоснулась с твоей пылью, я забыла все… Все, что меня радовало, - меркло, все, что меня огорчало, - растворялось.

Сразу же по приезду в отель мы взяли ключи от номеров, кинули сумки на кровати, и поторопились к мечети. При расселении соблюдалась сегрегация полов, поэтому соседок по комнате я видела гораздо чаще, чем собственного отца, и передвигалась в основном с ними.

Отель наш был в двух-трех минутах ходьбы от Мечети Пророка, мир ему  благословения Аллаха.

За низкими ограждениями стройки можно было увидеть возвышающийся минарет и верхушки зонтов, которые уже были собраны. Я не могла оторвать от них глаз, пока шла к мечети. Сердце колотилось бешено, ладошки вспотели, и я шла, позабыв обо всем на свете, смакуя это чувство безмерного счастья и волнения. Я мечтала об этой встрече, сотни раз рисовала в своем воображении этот момент. И примерно знала, что со мной будет твориться. Хотелось бы сейчас остаться одной. Чтобы мое состояние не видел никто, кроме Аллаха. Чтобы не стесняться своих слез, не вызывать округление глаз, и не отвлекаться на глупые вопросы о самочувствии. Ведь это было больше, чем свидание с любимым мною человеком. Это было свидание с ХабибуЛлах, Человеком, которого избрал и возвысил  Аллах…

За торговыми лавками с религиозной атрибутикой я разглядела ворота и поспешила оторваться от группы. Немного пройдя, я увидела ее. Мечеть… И тут меня осенило. Да! Именно эта мечеть! Та самая, которую я видела во сне месяц назад, и приняла за Мекканский аль Харам. Мечеть, перед которой, в этом сне, меня встретил красивый высокий светлокожий мужчина с густой бородой, широкой улыбкой, в белых одеждах и протягивал мне руку, вызвавшись сопровождать…  куда – осталось непонятным. Но это неважно. Важно, что я тут. Меня трясло, я плакала и беззвучно смеялась. Кажется, в народе это называется истерикой. Я пыталась держать себя в руках, так как на меня озирался народ, но мне это плохо удавалось… Привели меня в чувство только у входных дверей. Женщины-стражи порядка, проверяющие содержимое сумок и карманов, чтобы никто не проскочил вовнутрь с фотоаппаратами…  Это не заняло много времени, и спустя несколько минут я уже была внутри Масжид ан-Набави.

Более великолепной и светлой мечети я еще никогда не видела!.. Спокойные, выдержанные тона, благородный мрамор, величественные колонны и роскошные высокие своды, искусно украшенные мастерами. Я все это видела на фотографиях, но то, что запечатлел объектив, меркнет в сравнении с тем, что предстает вживую перед твоими глазами. Там своя энергетика, там свой воздух, там своя душа. И это надо вдохнуть, прочувствовать, пережить. Я шла по просторным залам, пробираясь как можно ближе к могиле нашего Пророка (мир ему и благословения Аллаха), чтобы провести там время до следующего намаза. Шла, испытывая смешанные и противоречивые чувства, то радуясь встрече и порхая, как влюбленный перед свиданием, не в состоянии унять сердцебиение, то ощущая какой-то необъятный стыд, словно двоечник, не выучивший урок, в проходе между партами, предчувствуя свой позор у доски, и раздумывая о том, как бы он отреагировал на мой визит, знай он меня и мою жизнь. И в этот момент мне становилось стыдно и неловко даже за те шаги, которые делают мои грешные ноги по этим местам.

Приблизиться к Пророку (мир ему и благословения Аллаха) мне не удалось. Женские залы оказались отделенными и достаточно  отдаленными от этого места. И, как потом выяснилось, на посещение нам отводится лишь недолгое время после Фаджр и Магриб намазов, а в промежутках между ними скапливается просто огромное количество желающих. Мне очень сильно хотелось побыть если не наедине с этой святыней, то хотя бы при минимальном количестве людей. Но, учитывая мою половую принадлежность и правила посещения, это оказалось невозможным…

Не скрою, стало немного обидно. Я, конечно, могла набрать как можно больше воздуха в легкие и ринуться напролом, раскидывая ограды и народ по сторонам, как велела уже обезумевшая от счастья старуха внутри меня, но, вспомнив кто, где и ради чего я, мне стало неудобно за такие позывы. Да и, по большому счету, постоянное женское присутствие ему самому, наверное, было бы неприятно. Как бы там ни было, мне пришлось смириться с правилами.

Вот уж точно, женское поклонение не совершенно. Вдобавок к рухнувшим планам на визит, после великолепного азана, когда женщины самых разных стран и народов, комплектации и цвета кожи выстроились на намаз, сразу же по произнесении такбира за ними раздался целый оркестр детского плача и продолжался вплоть до таслима. Я мысленно назвала себя молодцом за то, что не привезла своего ребенка, который тоже непременно внес бы свой зычный вклад в этот хор. Окажись моя дочь среди них, вряд ли я бы смогла сосредоточиться на намазе.

Ну а что… Не все же нам облегчать и облегчать. Тут тебе отпуски в намазе, там тебе отпуски в посте, а вот тебе еще и облегчения во время паломничества, и вообще! К нам надо заведомо относиться, как к кривому ребру. Прощайте, кормите, одевайте, любите и балуйте.  Поняв, что обиды мои не обоснованы, я решила вернуться.

Ужинали мы в отеле. Он оказался лучше, чем я ожидала.  Как я поняла по основному составу постояльцев, по кухне и отдельному залу, в котором всегда можно было праздно посидеть, попивая бесплатный чай в узеньких стаканах, отель был турецким. Я, с относительно светлой кожей и грубым носом, влилась в толпу большинства постояльцев и уже отзывалась на «абла» (сестра по-турецки), и привыкла, что меня, потерявшуюся, несмотря на предъявленный бейдж,  ведут постоянно не к казахскому, а к турецкому джамаъату. Такое положение дел меня не смущало. С тех пор, как мне довелось посетить Турцию, мне весьма импонирует этот народ.

Вот и посещать нашего Пророка, мир ему и благословения Аллаха, я отправилась с ними. Практически сразу после вечернего намаза нас стали делить по группам те же женщины – блюстители порядка. На них были черные покрывала без единого отверстия и признаков спины или торца. Определить, спиной они к тебе стоят или лицом, удавалось не сразу. Трое из них меня настойчиво отправляли к турецкому джамаъату, но я решила пройти к арабскому, почему-то мне казалось, что их хотят пустить первыми. Усевшись в толпе, поймала на себе недоуменный взгляд одной из страж. Мои глаза явно не дотягивали до огромных арабских, да и цвет кожи выдавал моментально,- все вокруг были смуглыми. Она спросила, арабка ли я. А я, сделав железобетонное выражение лица, крутанув глазами, притворилась глухонемой и ничего не ответила. На меня махнули рукой. Сказать, что я была довольна собой -  ничего не сказать. Я чувствовала себя как минимум гением, пока не  узнала, что арабок пускают последними.

Пришлось оставить своих новоиспеченных соплеменниц и идти с теми, кого уже пускали. А там уже народ особо не делился, и между специальными белыми оградами, образующими проход, в тесной толпе шли арабки, малайки, турчанки, россиянки и пр. и все плакали. В том числе и я. Чем дальше, тем сильнее эмоции. Подойдя ближе, мы оказались в тупике из тех же оград. По количеству женщин, остановившихся у одной из таких ограждений, я поняла, что это и есть наш пункт назначения. То есть, увидеть нам ничего не удастся. Перевозбуждение в наших тесных раскачивающихся рядах зашкаливало. Мне ничего не оставалось, как подняв ладонь, поприветствовать Посланника Аллаха, мир ему и благословение Аллаха, и буквально под ногами, втискиваясь в пространство между ступнями, совершить свои два ракаъата и удалиться туда, где можно было бы спокойно перечитать намаз и предаться переполнявшим меня чувствам. Уже выйдя в более просторный коридор, немного отойдя и подняв голову, смогла увидеть, что расположены могилы справа налево: Посланник Аллаха, Абу Бакр Сыддык и Умар ибн аль Хаттаб, да будет доволен ими всеми Аллах. Ограды были установлены примерно в пяти-шести метрах от них. Достаточно близко. Ближе, наверное, женщинам и нельзя. Учитывая их хрупкую психику.

Вскоре нас всех выпроводили в свой зал. Повторять свой визит еще раз я не решилась.

Процесс очищения запущен.

Я выпала из земной реальности. Дальше все мешалось в одну сладкую нугу: намазы в мечети, прогулки между торговыми лавками и витринами, экскурсии, в которых я, казалось бы, подкованная заметками, все равно узнала много интересного об обрядах умры и хаджа от нашего гида, замечательного молодого человека с улыбкой Чеширского кота. Он позволял нам прогуливаться во время экскурсий, посидеть, поразмышлять. Мы расходились поодиночке, чтобы подышать жарким воздухом, смешанным с пылью, хранившей память о стопах великих людей. Голые скалы рассказывали о событиях почти 2000-летней давности, оживляя перед глазами цепочки верблюдов и лошадей, с совершающими Хиджру первыми мусульманами. Неимоверно волнующие сцены принятия Ислама. Как новая религия делает из  вчерашних беспечных юнцов настоящих мужей, отважных воинов твердой закалки и тонкой души, умеющих верить и любить, и жертвующих всем ради нее. Воображение рисует сцены ожесточенных сражений, в ушах лязг мечей, свист стрел и громогласный такбир, от топота конных отрядов дрожит земля под ногами, пропитанная потом и кровью врагов и ставленников Ислама. Здесь действительно своя энергетика. Потрясающая.

Три дня в Медине проходят довольно быстро. Я влюбляюсь в этот город. С его раскаленными под солнцем камнями и пальмовыми рощами, сладкими финиками на прилавках и умиротворенностью в воздухе. Поэтому последний намаз в мечети анНабави я читала с нескрываемой грустью.

***

До отъезда оставалось пару часов. Мы с отцом вышли из мечети, и путь к отелю пролегал в этот раз, по моей просьбе, через косметическую лавочку.

Полки изобиловали банками-склянками различного содержания и лакомыми кусочками ручного мыла из ломтиков банана и розового сиропа, и прочих фруктов.  Выглядела эта красота точь-в-точь, как рахат-лукум, и только сильный аромат выдавал ее несъедобность. Пестревшие всеми цветами радуги флаконы наперебой кричали о себе, беспощадно манили и клятвенно обещали сделать меня краше гурий.

Из транса меня вывело отцовское нетерпение женского  церемониального шопинга, а вкушенный кусочек мыла, таки соблазнившего папу, и испортивший его дружелюбный настрой, окончательно лишил меня возможности продолжить знакомство с местной косметической индустрией. Пришлось хватать наиболее приглянувшееся и бежать за отцом, сплевывающим мыло в салфетку. Наиболее приглянувшимся оказался бальзам для волос. Из англоязычного текста я поняла, что он превращает даже самую убогую шевелюру в густой шелк, сверкающий пятью оттенками каштана. То, что надо! Вот бы успеть перед выездом попробовать…

Попробовать успела. Но вместо ожидаемой шелковой шевелюры обнаружила на своей голове копну засаленного войлока. Экая парафинотерапия не по назначению. Времени отмывать килограмм этого «целебно-питательного-чуда масла» уже не оставалось, в дверь уже стучали. Пришлось укутать свой шедевр платком и поторопиться к ожидающей у автобуса группе.

Группа перевозбуждена. Многие из нас ехали впервые навстречу главному событию нашей поездки. Меня охватили противоречивые чувства, с одной стороны, горечь расставания с уже полюбившейся Мединой, с Пророком, мир ему и благословения Аллаха, а с другой стороны, волнительное предвкушение встречи с чем-то еще более значительным.

Наш гид стал обстоятельно рассказывать обо всех предстоящих обрядах, о Хадже и местах, хранящих в себе великую историю, через которые пролегал наш путь. Почти весь наш путь прошел в увлекательных рассказах, беседах, с перерывами на хрумкание припасенными чипсами и яблоками и тихое посапывание в позе эмбриона, пока гид не сообщил нам о скорой остановке у мечети Зуль-хулейфа. Эта мечеть является микатом для паломников из Медины, по пересечении которого заводилась тальбийя, и становились запретными ряд действий, так как человек входил в состояние ихрама. Ну что ж, настало время воспрянуть духом и всколыхнуть чувства.

Сон пропал. И мы уже совсем скоро окажемся там, в Мекке. Я пыталась разглядеть укутанные  в темноту пустыри и скалы, в мелькавшие изредка огоньки. Удивительно, этот город стал священным прежде, чем он был заселен людьми. Наверное, где-то недалеко отсюда местность Арафат, где произошла встреча Адама и Евы на земле. А может, именно где-то тут, в окрестностях Мекки, пророк Ибрахим хотел принести в жертву  своего сына Исмаила. А супруга Ибрахима, - Хаджар, где-то недалеко, между холмами Сафа и Марва, искала воду для маленького сына Исмаила, мир им всем. И там же, между холмами, во спасение малыша, ангел Джабраил иссек из-под земли воду источника Зам-зам. Здесь рождались и находили покой праведники, здесь же родился и наш Заключительный Пророк, Предводитель Пророков в намазе, мир им всем. Это место,  в котором были ниспосланы первые откровения и в котором жили первые сподвижники, пусть Аллах будет доволен ими всеми. Умм аль-Кура (Мать всех городов).  Аль-Балад аль-Амин (Безопасный город).  Аль-Балад аль-Харам (Запретный город). Все это имена Священной Мекки, ставшей самым Центром Мироздания и объединившей сотни поколений человечества…

И мы ехали прямо туда. И оставалось совсем немножко...

Остановка у мечети Зуль-хулейфа оказалась непродолжительной ввиду позднего времени. Мы прочитали в ней намаз и продолжили путь.

***

Автобус остановился ночью у просто огромного отеля. Le Meridien Towers of Makka. Быстренько разместившись, и еще быстрее обойдя двухкомнатный номер, одобрительно мурлыча, мы с соседками по комнате стали собираться для совершения умры. Трое из четырех постояльцев нашего номера были здесь впервые, и закидывали вопросами четвертую, «бывалую паломницу» тетю Зинаиду, приятную светлую женщину лет пятидесяти. Переодеваясь, мы подстегивали обуревавшие ощущения обсуждениями. Ни позднее время, ни усталость не убавляли волнения и жажды встречи. Мне же, сняв платок, пришлось помянуть недобрым словом нанесенный перед выездом из Медины чудо-бальзам. Все мои соседки по комнате уже весело, с задором, одна за другой, хлопнули за собой входной дверью,  а я все тщетно пыталась отчистить голову от масла, которое своей восковой, водонепроницаемой текстурой делало мое омовение недействительным и грозилось сорвать чуть ли не самое важное событие моей жизни...

Все семь небес обрушились на меня в тот момент. Масло, мало того, что не смывалось с волос, так еще и растеклось так, что я вся лоснилась, и можно было соскребать с лица воск, как с подсвечника. Я в ужасе бросилась искать гида.

Единственным выходом я считала сбрить волосы налысо, так как недели на то, чтобы ждать, пока это дурацкое масло соизволит удалиться самостоятельно, не было. Возможно, больше шанса совершить умру у меня не будет, а волосы имеют свойство отрастать, поэтому выбор между волосами и умрой был очевиден. Найдя заветную комнату, я затарабанила в его дверь, пока она не открылась. Мой ошалелый вид его, кажется, напугал, он даже стал пятиться к двери, когда я завершила свой отчаянный и сбивчивый рассказ вопросом «где можно обрить голову?» Теперь растерянных стало на одного больше. Немного подумав, он сказал, что есть человек, обладающий знаниями, и который может проконсультироваться с еще более знающими людьми. Назовем его условно «земляк». Пока он дозванивался до земляка, я стояла перед ним, как нашкодившая собачка, надеясь на чудо. Вот бы тот земляк изучил состав того вещества, и пришел к выводу, что оно, все же, пропускает воду. Или же, учитывая, что нанесено оно было сразу после полного омовения, оно станет для меня как хуффы на голове.. а вдруг можно просто масх делать на голову, как на хуффы?… чем больше я жевала себе мозг, тем глупее и наивнее становились мысли, которые он выдавал. Но мои размышления вовремя оборвались. Земляк решил, что мне пока надо воздержаться совершения умры, да и вообще от чтения намаза. На следующий день он обещал посоветоваться с авторитетными имамами и дать инструкцию к дальнейшим действиям. Мое гениальное предложение с бритьем головы потерпело фиаско, и было заменено предложением до утра постараться вычистить-таки голову от этой гадости.

Вернулась я уже в пустой номер. Было оговорено, что собираемся в фойе отеля. Ну, теперь уж не собираемся, а собираются. И собрались. И, вероятнее всего, уже уехали. Я чувствовала себя ребенком на утреннике, единственно оставшимся без долгожданного подарка.

После очередной тщетной попытки отмыть голову, я завалилась спать. Уснула очень крепко, сказалась усталость от длительного пребывания в пути.

Проснулась только к завтраку. Завтрак, надо бы отметить, был хорош. Свежая, отдохнувшая, бодрая, и совершенно готовая к новому бою с  чудом местной косметической индустрии, уже по-хозяйски оккупировавшим мою голову, я вошла в свой номер. Соседки мирно посапывали, а я решила во что бы то ни стало последовать их примеру уже сегодняшним вечером, оттоптать себе ноги до полусмерти в священной пыли, пропитать в героическом поту одежду, в общем, заслужить себе право так же блаженно спать с чувством исполненного долга.

Прошло два часа. Я сидела озадаченная, выпучив глаза в пространство, собрав вокруг себя  пустые тюбики из-под шампуней, гелей для душа, мыла и даже зубной пасты. А проклятая маслянистая субстанция на голове упрямо не желала расставаться с волосами и пропускать к ним хоть немножечко влаги. Что я думала о себе и о своей неуместной любви к экспериментам с неизвестной косметикой, несложно догадаться. Надо было искать что-то эффективнее.

В единственном супермаркете нашей округи не оказалось Фэйри.

Наверное, я была первым человеком, попросившим  средство для мытья посуды, так как  продавцы были явно огорошены. Но я решила  не сдаваться, покопалась на прилавках и нашла на одном из них стиральный порошок. С азартом ненормального кладоискателя, наткнувшегося на заветный сундук, я, расплатившись за спасительный порошок, кинулась в номер.

Два часа насилия в кипятке и целой коробке вспененного порошка дали небольшой результат. Волосы уже можно было расчесать. Обрадованная надеждой на победу, я стояла у зеркала, отражая пятнистое лицо и обожженную голову, испускавшую клубы горячего пара со свежестью альпийских гор.

Было страшно представить, что сказали бы обо мне мои волосы,  имей они язык. Но оставалось совсем немного. Последний рывок. Мысли об отбеливателях, средствах для дезинфекции ванн и растворителях заставили шевелиться мои волосы. Я уже укутала их в платочек, и уж было снова собралась пуститься в увлекательное путешествие по магазинчикам и прачечным отеля, как в дверь позвонили. За порогом стоял наш гид. Он поинтересовался моими успехами и поспешил обрадовать скорой умрой. Ученые мужи решили, что я могу ее совершить, и восполнить намазы, довольствуясь уже достигнутой чистотой и уповая на милость и помощь Аллаха. Увидев мое безумное мухомористое лицо, он напомнил, что чрезмерно усердствовать в этом деле нельзя. Это означало, что отбеливатели и дезинфекторы меня не дождутся. Волосы мои в этот момент потеряли сознание от облегчения. А мне было еще радостней.  Я стала собираться в мечеть. Как раз наступало время аср-намаза.

Созвонилась с отцом, обрадовала его известиями от гида, и мы решили совершить все обряды ночью, после ужина, а пока просто присоединиться к джамаъату в намазе. Кстати, автобусы у отеля круглосуточно совершали трансфер до мечети, поэтому особо тратиться на такси нам не пришлось.

Что я ощущала в автобусе, произнося тихонько тальбийю, сложно описать. Все вмиг пропало, важное стало неважным, а неважное и вовсе позабылось. Истерию чувств мы уже проходили в Медине, поэтому тут я уже просто смаковала блаженство.  И вроде бы ничего в тебе нет, ни мыслей, ни чувств, ничего, но в то же время ты полон. Пустотой  это не назовешь. Мы вышли из автобуса, я шла за отцом, и по мере приближения к аль-Хараму волнение возвращалось. Мне все сложнее удавалось его сдерживать. Я уставилась в двери, и, даже разуваясь, через десятки голов, плеч и спин старалась найти Каабу.

Напоминание отца о правой ноге через порог мечети было как-раз кстати, учитывая мое взбудораженное состояние. Как только мы переступили за ее порог, мечеть нас встретила икаматом., а женщины – стражи порядка, отправили меня в единственно обладающий свободными местечками, женский зал этажом ниже.

Как совершила намаз и дала таслим, я не поняла. Мысли путались, блуждали и не давали вспомнить ни одного дуа из того километрового списка, который мне подготовили родные и знакомые. Сейчас все то, что я оставила там, дома, казалось неважным, за исключением удела своего и близких в ахирате. Единственное, что ясно и упрямо обозначилось в голове, это мольба о Хадже, о том, чтобы эта встреча не стала последней, чтобы мои близкие оказались здесь и прочувствовали то, что чувствую я. Все остальные желания казались недостойными того, чтобы произносить их тут, у самой святыни, у дома Аллаха.

Нырнув в самую толпу в проходе, я стала идти против течения, предположительно к Каабе, пока не увидела ее перед собой. В своей величественной кисве глубокого черного цвета. Наяву. Я уже не могла оторвать от нее глаз. Даже не заметила подошедшего из толпы отца. Большая мечеть. Много солнца. Много света. Много белого. И священная Кааба. Великолепный контраст. Мне не хотелось уходить вот так, не подойдя к ней, не поприветствовав обходом. Практически сразу решила, что совершу умру прямо сейчас. Попросив отца дождаться меня в назначенном месте, обуреваемая чем-то непонятным, я просто шла к ней, ускорив шаг, не в состоянии оторвать от нее взгляда и удерживать слезы. Проход мой выводил прямо к углу с черным камнем, откуда начинался отсчет, так что я сразу слилась с толпой, и, поприветствовав черный камень поцелуем в ладонь, с бисмиллях  пустилась в первый таваф. Довольно скоро я дошла до Йеменского угла, мне удалось свободно пройти к нему и погладить его рукой. Ближе к черному камню было гораздо плотнее, поэтому поцелуй был опять в ладонь. Я много читала о черном камне, его описывали и как нечто мистическое, вызывающее трепет, и как нечто нежное и свежее, соприкоснувшись с которым губами, уже оторваться невозможно. А еще, что в день Страшного Суда черный камень может быть заступником за тех, кто его навещал, целовал и приветствовал.

Мне, конечно же, очень хотелось его поцеловать. Но опять же, я женщина. А женщине лезть туда, где толпится мужской люд, опять же, нельзя.

Тавафы совершались неожиданно быстро, но с каждым кругом облегчение становилось ощутимее. Я вспоминала о своих родных, знакомых, всех тех, кто поспособствовал тому, что я сейчас здесь и всех тех, кто просил замолвить за них словечко у Каабы, в главном Доме Аллаха. К седьмому кругу народу стало больше, поэтому намаз мне пришлось совершить не за макамом Ибрахима, мир ему, а в проходе к Сафа и Марве (это, кстати, как оказалось, тоже не комильфо). Там же встретилась с отцом. Сафа и Марва мне тоже дались неожиданно легко. Много дуа, волнение накатами и прекрасная возможность вдоволь попрактиковать заученные Суры из Корана (отдельное спасибо ЦМ и устазу Айгуль).

Говоря откровенно, я, по наивности и непосвященности своей, ожидала, что закончу все обряды взмыленная, как лошадь, с промокшей в поту одеждой, сбитыми в кровь ногами, черными пятками и по макушку в пыли, так как не ожидала увидеть стерильно мытую дорогую кафельную кладку. Особенно на территории между холмами. Помимо глянцевой чистоты, наведенной бегающими со швабрами и антисептиками ловкими уборщиками, здесь было весьма ярко освещено, а своды богато украшены. Так что ничего из перечисленного, кроме легкой усталости в ногах, не было. Нет, было еще кое-что. Полный мешок радости и облегчения.  Так хорошо я себя никогда не чувствовала. Да и чувствовала ли? Вряд ли. Наверное, белье после прачечной чувствует себя так же. Люди разных возрастов, национальностей, цвета кожи и пр. собирались в одном месте, чтобы постирать свои души. Здесь таяли слои дуньи, обволакивающие фитру, растворялось все ненужное, и души наполнялись свежестью и тонким ароматом. Хотя, наверное, такое сравнение неуместно. Но это мои ощущения.

Последующие дни я проведу с теми же ощущениями, упиваясь благодатным воздухом, наслаждаясь поклонением. Обряды умры мы совершали каждый день. И каждый день посещали небольшую скромную мечеть Айши, да будет доволен ею Аллах, так как это был ближайший к Мекке микат, и возвращались снова под неизменно красивую тальбийю к Каабе. Мне больше всего запомнилась мелодичная тальбийя паломников из Пакистана, с которыми нам довелось ехать во второй раз. Молодые люди не стеснялись ее распевать громко, и были правы. Такая тальбийя очень хорошо настраивает. И ты идешь к Каабе с явным ощущением того, что предстаешь перед Аллахом. И еще в тот же второй раз в тавафе меня, отбившуюся от отца, и оказавшуюся в плотной мужской толпе, течением прибьет прямиком к Черному камню, и мне даже удастся его поцеловать. Правда, течение шло только к камню, но не от камня, поэтому отойти от него маленькой девчушке, сопротивляясь натиску рвущихся со всей силой к камню мужчин, оказалось нереально. Я уж стала думать о благородной смерти после самого лучшего поцелуя в своей жизни, как меня, сдавленную в этих тисках и бормочущую испуганно шахаду, удивительно легко вытащит посторонний человек. Как ему это удалось, я до сих пор не понимаю. Но тогда я была рада свежему воздуху в относительно свободном пространстве и не переживала о том, что не доросла до такой чести – умереть в тавафе и даже не смогла толком поблагодарить того мужчину. Впрочем, это не единственный случай, и всякий раз, когда мы разминались с отцом, находились руки, защищавшие меня от наезда колясок, падающих тел, и образующие для меня проход там, где усиливалась давка. Может, это одно из подтверждений того, что дуа отца за ребенка принимается, а отец говорит, что очень боялся за свою «маленькую дочурку», если не находил ее рядом, и молил Аллаха меня оберегать.

***

Дни проходили похожие друг на друга. В радости. В другом измерении. Я не знала, сколько спала, когда ела. Совершенно не следила за часами. Ты просто живешь, радуешься, а единственным мерилом времени суток являются намазы. Во всех номерах нашего отеля велась прямая трансляция из Запретной мечети, так что, пребывая в номере, ты, как бы, остаешься еще там. Как-то раз я застала азан в номере, и, понимая, что шансы успеть примкнуть к джамаъату до конца и без того короткого Магриб намаза ничтожно малы, я решила выехать чуть позже и посмотреть его коллективное совершение по телевизору, с приличной высоты камер. К тому же, признаюсь, мне давно это хотелось.

Зрелище из великолепных, если, конечно, не учитывать червоточинку в сердце от того, что ты сидишь, разинув рот перед телевизором, добровольно упуская бесценные савабы… Когда ты сам находишься с джамаъатом, тебе кажется, что синхронности нет: кто-то задерживается в кыяме, кто-то копошится в рукуъ, кто-то устает и дочитывает намаз сидя. Но со стороны такие мелочи, оказывается, незаметны. Все кажутся единым целым. Вот теперь мне легко представить умму единым организмом. Мужчины в белом, женщины, в большинстве своем, в темном. Потрясающая картина. Словно цветочное поле с тысячами лютиков на тонких стебельках, прогибающихся одновременно под ветром, и выгибающихся также одновременно. Поклоны напоминают океан, плеснувший пенной волной в сторону Каабы.

***

В отеле нельзя было увидеть ни единого хмурого лица. Паломники из разных стран встречались во время завтраков и ужинов, все сияли после усиленного поклонения, улыбались, и отдыхали, наслаждаясь знакомствами и общением. Отель наш, как и в Медине, в большинстве своем был заселен гражданами Турции, и отличался безупречным сервисом, отменной кухней и комфортом.

В угоду постояльцам кухня была двух видов: азиатская для малайцев и прочих азиат и более традиционная турецкая для всех остальных. Признаться, меня, как любителя турецких сладостей, это несказанно обрадовало. Пахлава, выпечка, пудинги, крем-супы и прочие кулинарные радости сопровождали наш отдых. А еще безудержное общение. Меня с подносом перехватывали бойкие турецкие женщины, с которыми можно было весело и увлекательно потрапезничать и услышать много хорошего о Казахстане и казахстанцах. Правда, прежде чем это услышать, мне надо было доказать, что я именно из Казахстана, а не из Турции. Наудивляться тому, чего же общего можно было найти между мной, среднестатистической азиаткой, и их белолицыми яркими соотечественницами, я успела еще в Медине, когда арабы, продавцы в торговых домах и магазинчиках  даже на английский отвечали турецким, искренне полагая, что говорят на моем родном языке. И еще там перестала сопротивляться, и, если не находила своих, ездила с турками, молилась с турками, посещала святыни с турками и ела за одним столом тоже с турками. В конце концов, мне было с ними всегда приятно. По-крайней мере до тех пор, пока не начиналась процедура сватовства.

Хороший народ. Простодушный и благожелательный. В свое время Османская Империя сделала многое для развития инфраструктуры Мекки, так как несколько поколений османских султанов являлись служителями двух Святынь – Мекки и Медины, и взяли под личный контроль обеспечение удобств паломникам и поддержание древних святынь в лучшем виде. А сейчас турецкие отели здесь считаются одними из самых комфортабельных, а паломники их – одними из самых организованных.

В общем, мне в чем-то повезло больше, чем автору «Заметок паломника». По-крайней мере, аппетиты наши не были ограничены одним только рисом с курицей. Возможно, дело в том, что у меня умра, а у него хадж, - две большие разницы (а хадж с рисом и курицей, все же, лучше умры с царским столом, поэтому я ему все равно завидую). А возможно, мой тур оператор оказался просто немного лучше, чем его. Перелет, размещение, сопровождение, организованность и индивидуальный подход. Бедолагу гида не хватало на всех бабушек нашей группы, которые совершали все обряды, держась за подол его ихрама. Во время экскурсий нам давали возможность постоять на святых местах, раздумывая, и  оживляя перед глазами образы великих ставленников Ислама, картины сражений, укрытий, трагедий и чудес… Те, кто желал оставаться, оставался, а те, кто желал передвигаться с группой, возвращались в автобус, и увлеченно слушали то, что вещал нам гид об этих местах.

Учитывая наш казахский менталитет, склонный более к одиночному/самостоятельному плаванию, нежели к построениям по двое в шеренгу, нашим гидам, даже самым педантичным и организаторски-талантливым, приходится нелегко.

Мне, вооруженной горьким опытом автора «заметок», все казалось подозрительно хорошо, пока моя соседка по номеру, наиприятнейшая голубоглазая тетя Зина не сообщила о том, что издавна совершает паломничество, как минимум, 1-2 раза в год, и, «перепробовав» большинство туроператоров, остановилась на Хикмете. Уже который год пользуется их услугами, и, признаться, в этот раз они разместили ее несколько скромнее, чем в предыдущие разы. Значится, все действительно хорошо, и даже лучше. Не надо будет ломать голову, с кем совершать хадж, если Всевышний даст мне такую возможность.

Мы не замечали времени, но оно от этого, к сожалению, своего хода не убавляет. Близился день вылета. Когда нам сообщили дату и точное время сборов для вылета, в груди очень сильно защемило. Меньше всего на свете мне хотелось оставлять Мекку. Я ужасно истосковалась по своей малышке, и мне бы страсть как хотелось обнять ее, но так, чтобы она оказалась тут , а не я там… По бешеным забегам в режиме «нон-стоп», с перерывом только на «принять душ - переодеться» и поумничать на Фейсбуке, я не успела соскучиться. Удастся ли мне там сберечь эту гармонию?

Должно быть, праведники это умеют, и для того, чтобы сохранить духовную полноту и аскетизм, им не надо находиться на священных землях. Жаль, что я не праведник.

Заранее расстраиваться и плакать мне не хотелось, и я решила пока наслаждаться последними сутками, отведенными Аллахом в этих местах. Поплачу в самолете.

В последние часы перед вылетом  мы с отцом успели совершить обряды умры еще раз и с холмов вернулись снова к Каабе, чтобы попрощаться. Никто не говорил. Каждый из нас понимал, что чувствует второй. Испытывая необъятную грусть, я просила Аллаха, как и в момент первой встречи с Каабой, о том, чтобы оказаться здесь еще раз. Принять умру. Воздать многократно тем, кто стал причиной моей умры. И вернуть меня сюда еще раз. Много раз. Завершив дуа, я посмотрела на отца. Он как-то по-мужски сдерживал слезы, но волнение его все равно ощущалось. Я знала, о чем он просил. О том же, что и я. О другом, покидая Каабу, наверное, и не подумаешь просить.

Обозначить выход из состояния ихрама укорачиванием волос мне удалось только в аэропорту.

Папа укоротил там же, в цоколе отеля напротив Мечети. Благо, у мужчин с такими услугами проблем нет. А отца всегда сопровождали молодые ребята, с которыми он сдружился за время паломничества и соседствовал в обоих городах. Они были поопытней в вопросах паломничества, поэтому успешно заменяли папе гида, подсказывая, где стричься, откуда выезжать, сколько платить. Интеллигентные, веселые, активные молодые люди обычно не давали нам скучать,  но сейчас, по дороге в аэропорт, настроения у всех заметно поубавило.

Я не знаю ни одного города, который бы мне не хотелось покидать, из которого бы мне не хотелось вернуться домой. Даже тогда, когда дочь была при мне. Даже тогда, когда там было в тысячу раз лучше, чем дома, меня всегда тянуло назад. Я скучала. Но не в этот раз. Даже учитывая тоску по дочери, я не желала возвращаться. И испытывала мощное внутреннее сопротивление.

Я помню, когда несколько дней назад совершала первый в своей жизни таваф, чувствовала очищение, и словно мягкая незримая нить с каждым кругом наматывалась на сердце, исцеляя и образуя теплый кокон вокруг него. Конец этой нити был привязан к Каабе.

Сейчас же, уезжая отсюда, я чувствовала, как она разматывается по мере отдаления, снова обнажая пресловутый орган для серых будней и печали. Для него, успокоившегося в теплом коконе, холод мирского казался пронизывающим. Но, какой бы ни была длинной нить, она связала меня с  Каабой, и, надеюсь, когда-нибудь снова согреет мое сердце в своем плену. Нить теплая. Нить зовущая. Вот бы  это «когда-нибудь» случилось скорее.

Я от всей своей переполненной души благодарю всех и каждого, кто приложил свою руку, кровь и пот к организации этого конкурса, тем, кто поспособствовал написанию сочинения, тем, кто поддержал меня в моей умре. Отдельное спасибо всему коллективу компании "Хикмет Трэвел" за преданность делу и высокий уровень их работы, а еще гиду по имени Алибек, сопровождавшему нашу группу, за оказанную поддержку и внимание.

Пусть паломников из нашей страны становится больше с каждым годом, а качество наших тур операторов только возрастает, и пусть появятся казахстанские отели с казы и бешбармаками, кумысом, ужином в двенадцать, завтраками в двенадцать и круглосуточным чаем с молоком.

Пусть нашу Центральную Мечеть и всех тех, кто стоит во главе ее, всех тех из них, кто совершает немыслимый труд во благо нашей религии и мусульман, сопровождает Помощь Аллаха, Защита Аллаха и Милость Аллаха.

Победитель конкурса сочинений "Милость Аллаха"
Равия Умм Лайли